Professional Documents
Culture Documents
Лев Шильник
От издательства
Лев Шильник
Часть 1
Часть 2
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Часть 3
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Часть 4
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Часть 5
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Список литературы
notes
Лев Шильник
А был ли мальчик?
Скептический анализ традиционной истории
От издательства
Официальная историческая наука только на первый взгляд кажется чем-то незыблемым и
неизменным. Старшее поколение может подтвердить, что даже на их веку учебники истории
менялись несколько раз. А уж насколько различаются точки зрения авторов-историков,
принадлежащих к разным политическим течениям, и говорить не приходится. В общем, то, что
принято называть «новой и новейшей историей», писано и переписано, и никого этим уже не
удивишь.
Однако интерпретация интерпретацией, а факты фактами. Существует множество
исторических фактов, которые не станет отрицать ни один даже самый рьяный скептик. До
некоторого времени к таким фактам относилась и вся хронология, которая, кстати, в известном
нам виде появилась только в XVI веке. И появилась она не сама собой из последовательно
складывающихся событий, а была в самом прямом смысле слова создана – ее «написал» некто
Иосиф Скалигер. И, как вы понимаете, стоило этой хронологии «родиться на свет», как тут же
появилась другая версия, за ней – еще одна… В конце концов создалась «официальная»
историческая наука, а рядом с ней взросла альтернативная история.
Противостояние между этими науками, к счастью, обходится без крови, хотя эмоции и у
«официальщиков», и у «альтернативщиков» бьют через край. О том, как реагируют на
альтернативную историю официальные историки, очень красочно рассказывает автор данной
книги: «Некоторые начинают ругаться последними словами и теряют человеческий облик
совершенно».
Мы очень надеемся, что наши читатели не уподобятся «упертым» ученым и с
доброжелательным интересом прочтут книгу, отражающую скептическую точку зрения автора.
Поверьте, в ней есть над чем задуматься.
Лев Шильник
А был ли мальчик?
Да был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?
Юрий Олеша
Олеша рассказывает, что потом они помирились за бутылкой вина и цыпленком и Мирский
разъяснил ему, в чем заключается его и Морозова невежество. «Я с ним согласился, – пишет
Олеша, – хотя многие прозрения шлиссельбуржца до сих пор мне светят». Николай
Александрович Морозов (1854–1946), по поводу которого схлестнулись наши уважаемые
оппоненты, – народоволец и выдающийся русский ученый-энциклопедист, отсидевший в Шлис-
сельбургской крепости двадцать пять лет. В 1907 г. он опубликовал книгу «Откровение в грозе и
буре», где проанализировал датировку евангельского Апокалипсиса и пришел к выводам,
противоречащим традиционной общепринятой хронологии. В 1924–1932 гг. вышел в свет его
фундаментальный труд «Христос» («История человеческой культуры в естественно-научном
освещении») в семи томах, в котором Н. А. Морозов решительно пересмотрел всю
традиционную хронологию, объявив ее несостоятельной. И сразу же, подобно шаткому
карточному домику, стало разъезжаться здание всемирной истории, дотоле казавшееся таким
устойчивым и прочным.
Современные историки реагируют на альтернативные построения примерно так же, как
князь Мирский. Некоторые начинают ругаться последними словами и теряют человеческий
облик совершенно, поэтому обсуждать эту проблему с ортодоксами абсолютно бессмысленно.
Официальная историческая версия сделалась в наши дни чем-то вроде неприкосновенной
священной коровы и допускает только частные изменения в рамках сложившейся парадигмы.
Любое покушение на устои рассматривается как откровенная ересь. Современная историческая
наука, к сожалению, начинает все больше походить на религиозное учение, покоящееся на
незыблемых догматах. Попытка их пересмотра или хотя бы сколько-нибудь серьезной
реконструкции немедленно карается отлучением от церкви. Научное сообщество безжалостно
выбрасывает таких еретиков вон.
Но может быть, официальная историческая наука имеет серьезные основания для такой
безапелляционности? Может быть, фундаментальные положения, на которых она покоится,
являются образцом научной строгости, что и дает традиционалистам моральное право сверху
вниз поглядывать на коллег, не разделяющих их точку зрения? К сожалению, уверенности в
этом нет никакой, особенно в свете той яростной, почти священной войны, которую они
объявили возмутителям спокойствия. Разве можно даже в кошмарном сне вообразить, чтобы
солидная научная дисциплина, обладающая надежной доказательной базой, ну хотя бы
современная астрономия, вдруг с пеной у рта ринулась в ожесточенную полемику с
построениями астрологов? Если у вас в руках крепкая научная теория, проверяемая практикой,
нет нужды опасаться покушений на ее устои. Хороший специалист, владеющий материалом,
всегда сможет, что называется, на пальцах показать малограмотному оппоненту истинную цену
его рассуждений. А вот дипломированные историки нередко предпочитают не вступать в спор
по существу, а отделываться печальной констатацией, что «виртуальная всемирная история,
созданная Н. А. Морозовым и его последователями, продолжает свое существование». Но такое
утверждение имеет и обратную силу. Ровно с тем же успехом можно сказать, что виртуальная
история, созданная Иосифом Скалигером, Дионисием Пе-тавиусом и их последователями не
только продолжает существовать, но еще и получила статус истины в последней инстанции.
Однако чем, собственно говоря, «дешевая морозовщина» отличается от «дешевой
скалигеровщины», никто из историков внятно объяснить не может. Временами создается
впечатление, что они затвердили свое знание наизусть, как детскую считалку.
Между тем вести себя таким образом настоящий ученый попросту не имеет права. Чтобы
дать читателю представление о том, как должен рассуждать ученый, пекущийся об истине, а не
о защите чести мундира, предоставим слово известному отечественному биологу А. А.
Любищеву. И хотя Любищев придерживается традиционных взглядов на историю, ему не
приходит в голову призывать сбросить Морозова с парохода современности. «Возьму для
примера такого автора, как Н. А. Морозов. Я читал его блестяще написанные „Откровение в
грозе и буре“ и „Христос“ (семь томов). Морозов совершенно прав, когда пишет, что если бы
теории, поддерживаемые „солидными“ учеными, получали бы такое же обоснование, как его, то
они считались бы блестяще доказанными… Но его выводы совершенно чудовищны: Царства –
египетское, римское, израильское – одно и то же. Христос отождествляется с Василием
Великим (церковный деятель, теолог и философ-платоник, живший в IV в. н. э. – Л. Ш.)… и
проч. Можно ли принять все это? Я не решаюсь, но отсюда не значит, что Морозов
очковтиратель и проходимец». Далее Любищев пишет, что против Монблана фактов, собранных
Морозовым, можно выставить Гималаи других, но похожая картина наблюдается и в биологии,
поскольку имеется огромный массив фактов, противоречащих дарвинизму (Любищев не без
успеха полемизировал с Дарвином). А. А. Любищев пишет: «…не все работы Морозова
приводят к нелепым выводам. Очень высоко ценят химики работу Морозова „Периодические
системы строения вещества“, где он предвидел нулевую группу, изотопы и еще что-то. Это,
несомненно, был очень талантливый человек, но своеобразие его жизни позволило развиться
лишь одной стороне его дарования – совершенно исключительному воображению – и, по-
моему, недостаточно способствовало развитию критического мышления. Как же быть? Принять
или отвергнуть Морозова? Ни то ни другое, а третье: использовать как материал для построения
критической гносеологии…» (Цитаты по книге С. Валянского и Д. Калюжного «Другая история
науки».) Вот это подход настоящего ученого-естественника! Придерживаясь традиционных
исторических взглядов, он, тем не менее, понимает, что не лезущие в схему факты (особенно,
когда их много) нельзя отметать с порога, и настойчиво призывает к ревизии официальной
парадигмы. А вот историки делать этого решительно не хотят, полагая, что все спокойно в
Датском королевстве. На наш взгляд, весьма симптоматично, что стоит только неглупому и
здравомыслящему человеку чуть-чуть прикоснуться к зданию всемирной истории, как из него
сразу же начинает сыпаться труха. Например, К. Белох (1854–1929), одним из первых
применивший статистический подход к древней истории, в работе «Аттическая политика со
времен Перикла» исследовал численность населения греко-римского мира и пришел к выводу,
что никаких рабов в древности быть не могло. А изучив труды «древних историков», заявил, что
такая, с позволения сказать, история подчиняется художественным законам и к науке никакого
отношения не имеет.
Вернемся, однако, к Морозову. Перелопатив огромный фактический материал и с успехом
применив естественно-научный подход (в частности, анализ древних затмений), он пришел к
выводу, что традиционная хронологическая шкала непомерно растянута и искусственно
удлинена по сравнению с реальной историей. От событий до рождества Христова у Морозова не
осталось буквально ничего. Такой результат может показаться дикой ересью, но только на
первый взгляд. Просто нас с детства приучали думать по-другому. А если отрешиться от
гипноза традиционных представлений, то сразу же обнаружится, что официально принятая
сегодня длинная шкала не в состоянии ответить на элементарные вопросы. Особенное
недоумение вызывает назойливая, лезущая в глаза цикличность исторического процесса.
Человечество проходит в своем развитии несколько эпох – древность, античность, эллинизм,
варварство, ранее Средневековье, позднее Средневековье, Ренессанс (возрождение античности),
Новое время. При этом ци-вилизационный крах с утратой всех достижений и последующим их
чудесным возрождением повторяется не раз и не два с убийственной периодичностью. Нам
рассказывают, что в III–II тысячелетиях до н. э. на Балканах и островах Эгейского моря
распустился великолепный цветок крито-микенской культуры бронзового века. Корабли критян
избороздили все Средиземноморье, строились прекрасные дороги, возводились циклопические
здания, велась оживленная торговля, больших высот достигли металлургия и ювелирное дело. И
вдруг в конце II тысячелетия до н. э. все это великолепие рухнуло под ударами северных
варваров. Так называемые темные века греческой истории продолжались почти пятьсот лет.
Была утрачена письменность, а люди вновь вернулись к натуральному хозяйству. Осторожный
культурный подъем начинается только в VIII столетии до н. э. Греки вновь осваивают
Средиземноморье и даже предпринимают плавания к Британским островам. V–IV вв. до н. э. –
время расцвета греческих городов-государств. Вновь вырастают великолепные постройки,
закладываются основы демократии и парламентаризма, создаются фрески и скульптуры,
поражающие воображение филигранной техникой и соразмерностью. Пишутся научные труды
по астрономии, философии и естествознанию, расцветает художественная литература во всем
разнообразии жанров – поэзия, проза, драматургия, сатирические и утопические сочинения и
проч. Затем эстафетную палочку перехватывают римляне. Переварив греческое наследие, они
отстраивают огромную империю от Атлантики до Евфрата и от Британии до Северной Африки.
В V в. н. э. Западная Римская империя гибнет, а Европу вновь затопляют волны варваров.
Человечество опять забывает все свои прежние достижения и живет почти в первобытной
дикости. Только к X в. (через 500 лет без малого) начинают пробиваться первые хилые ростки
новой европейской культуры, и наконец еще через 500 лет европейцы вспоминают
великолепную античность. Начинается эпоха Возрождения.
Традиционную историографию почему-то ни в малейшей степени не заботят эти эпохи
культурной и технологической амнезии, периодически охватывавшие целые страны и
континенты. Она полагает их само собой разумеющимися, хотя история человечества на
протяжении последней тысячи с лишним лет убедительно свидетельствует об обратном:
начиная с VIII–IX вв. мы видим только преемственность и неуклонное приращение знания, а
катастрофических провалов в дикость и перерывов постепенности больше не наблюдается.
Даже опустошительная пандемия чумы в XIV в., от которой, по разным оценкам, погибло от 25
до 50 % населения тогдашней Европы, не смогла сколько-нибудь ощутимо затормозить этот
процесс поступательного развития. В таком случае уместно спросить, какая версия всемирной
истории более виртуальна: морозовская, настаивающая на цельности и непрерывности
человеческой цивилизации, или скалигеровская, постулирующая маятникообразное
чередование периодов упадка и возрождения? Нам представляется, что ответ на этот вопрос
очевиден.
Мы полагаем, что у наших оппонентов изрядно поубавилось бы оптимизма, если бы они
ознакомились с трудами Иосифа Скали-гера и Дионисия Петавиуса более основательно. Здесь
не место разбирать их подробно (это будет сделано в конце второй главы); отметим только, что
«оккультные уши» торчат буквально из каждой строчки сочинений сих ученых мужей. Они
были поклонниками каббалистической нумерологии и пребывали в убеждении, что миром
правят числа. Если читатель думает, что доктора оккультных наук вдумчиво сравнивали ветхие
пергаменты, тщась по мере сил реконструировать далекое прошлое, то он глубоко ошибается.
Научная истина в нашем понимании Иосифа Скалигера ничуть не занимала, поскольку он
решал принципиально иные задачи. Одной из таких задач была привязка светской истории к
библейской. Не следует забывать, что библейские тексты рассматривались во времена
Скалигера как богодухновенные, поэтому сопоставление библейских событий от Адама до
Иисуса Христа с гражданской историей было едва ли не проблемой номер один. Не лишним
будет напомнить, что европейские монархи XVI в. пустились во все тяжкие, стараясь
проследить династические корни своих предков если не от первой греческой Олимпиады (776 г.
до н. э.), то уж от основания Рима непременно (753 г. до рождества Христова). Иосиф Ска-лигер
тоже уделял этому вопросу много внимания, тем более что его отец, Юлий Цезарь Скалигер,
обуянный непомерным тщеславием, возводил свой род к правителям Вероны делла Скала,
которые вели историю аж от короля остготов Теодориха (ок. 454–526), завоевавшего Италию.
Объективная картина исторического процесса в XVI столетии попросту никого не интересовала,
так как на повестке дня стояли вопросы сугубо практические. Основоположник политологии
Никколо Макиавелли еще до Скалигера сформулировал следующий тезис: «История нужна
правителю такой, какой она позволяет ему наиболее эффективно управлять своим народом». И
на этом лапидарном тезисе покоится вся традиционная история, сочиненная поколениями
ученых в XVI–XVIII вв., которую с гораздо большим основанием можно без обиняков назвать
политической историографией.
К счастью, предложенная Н. А. Морозовым короткая хронология не пропала втуне, хотя
сам автор отнюдь не питал особых иллюзий по поводу своего труда, справедливо полагая, что
незыблемое здание официальной исторической парадигмы, освященное вековой традицией,
будет защищаться его адептами до последней капли крови. Работами Н. А. Морозова в 1950 г.
заинтересовался тополог и алгебраист М. М. Постников, опубликовавший солидный
трехтомный труд, а его аспирант А. Т. Фоменко продолжил исследования. Группа Фоменко
укоротила всемирную историю еще на пятьсот лет, придя к выводу, что события ранее X в. н. э.
не могут быть реконструированы в принципе. Первая книжка А. Т. Фоменко «Методы
статистического анализа нарративных текстов и приложения к хронологии», несмотря на ряд
недочетов, заслуживает самого серьезного внимания. К сожалению, впоследствии он увлекся
созданием малообоснованных исторических версий, подсев на иглу коммерческого успеха. Его
реконструкции мировой российской империи вызвали вполне справедливые нарекания
историков. А ведь в книге «Русь и Рим» он писал: «…мы снова и снова повторяем: историк и
математик здесь не конкурируют. И если уж историки заинтересованы в объективном
освещении истории, что, вне всяких сомнений, именно так, то совершенно не имеет смысла
заявлять, будто математик вторгается в чужую сферу деятельности, в которой ничего не
понимает. Математик занимается только своей частью работы. Поэтому-то мы и не предлагаем
здесь новой концепции истории. Формировать структуру новой исторической хронологии мы
прекращаем там, где кончается математика. Расставлять же по этой структуре „живой“
исторический материал, выяснять, к примеру, настоящее название Троянской войны и т. п., мы
не вправе, это дело историков. Максимум, что математик может себе позволить, – это высказать
несколько гипотез на темы „живых“ деятелей истории».
Совершенно справедливые слова. Если бы Фоменко следовал духу и букве своих
собственных заповедей, к нему не возникло бы никаких претензий. К сожалению, уважаемый
академик не ограничился критическим рассмотрением источников, а занялся непродуктивным
сочинением исторических концепций, вроде пресловутой всемирной Русско-монгольской
империи, распространившейся, по его мнению, в Средние века чуть ли не до Антарктиды.
Разумеется, подобная ересь не могла не вызвать настоящего шквала критических замечаний, в
которых приняли участие поголовно все – от историков и лингвистов до астрономов и
математиков. А. Т. Фоменко, сам того не желая, предоставил официальной исторической науке
великолепный повод сплясать на бренных останках новохронологов бодрый
жизнеутверждающий танец. К настоящему времени из печати вышло уже несколько сборников
под рубрикой «Антифоменко», авторы которых всласть прогулялись по недобросовестным
построениям московского математика. Но почему все-таки именно Фоменко выступил в роли
козла отпущения? Почему критический огонь обрушился в первую очередь именно на него?
Почему бы не начать от печки или, как выражались интеллигентные древние римляне, ab ovo?
Перед вами лежит фундаментальный семитомный труд основоположника этой ереси – начните
с него! Разберите трактат по косточкам, поймайте автора за шкодливую руку и ткните умника
носом в его невразумительное сочинение, а уж после выносите вердикт, строгий, но, как
водится, справедливый – туфта и чушь собачья. Не тут-то было! Эрудит и энциклопедист
Морозов – это вам не простодушный Фоменко. У него все ходы записаны, и подставляться на
ровном месте он решительно не намерен.
Ларчик открывается просто. Фоменко оказался чрезвычайно удобным мальчиком для битья,
потому что допускает в своих новых работах чудовищное количество ляпов, которые без труда
обнаружит любой мало-мальски грамотный человек, даже не имеющий диплома историка. Его
лингвистические построения – это вообще страх и ужас, полное торжество так называемой
народной этимологии. Одним словом, критиковать Фоменко очень легко, чего никак не
скажешь о работах других «альтернативщиков» – С. Ва-лянского, Д. Калюжного и А.
Жабинского, авторов проекта «Хро-нотрон». А ведь есть еще ядовитый Е. Габович,
хулиганистый А. Бушков, обстоятельный омский математик А. Гуц и осторожные в оценках,
скептические Я. Кеслер и И. Давиденко, с которыми полемизировать ох как непросто. Поэтому
историки-традиционалисты пошли по пути наименьшего сопротивления: выбрав в качестве
удобной мишени неосторожного и увлекающегося московского академика, они чохом
записывают всех остальных в категорию «и другие».
У читателя может сложиться впечатление, что до работ Н. А Морозова никто даже не
помышлял о пересмотре традиционной хронологии. Это ни в коей мере не соответствует
действительности. Во-первых, до пришествия Скалигера единой мировой хронологии попросту
не существовало, хотя итальянские гуманисты эпохи Возрождения изрядно потрудились на этой
ниве, благополучно отправив «золотой век» греческой истории на две тысячи лет назад. Во-
вторых, основополагающий труд Иосифа Скалигера «Исправление истории» (Opus novum de
emendatione temporum), опубликованный в 1583 г., был встречен поначалу в штыки, что совсем
не удивительно, если вспомнить о его нумерологическом подходе к всемирной истории,
построенном на магии чисел. Даже в XVII столетии хронология Скалигера выглядела более чем
сомнительной, и только много позже, когда его последователь Дионисий Петави-ус перевел
скалигеровские выкладки в годы от рождества Христова (Скалигер считал традиционно – от
сотворения мира), стала понемногу приобретать права гражданства. К середине XVIII в.
усилиями многочисленных филологов и историков она сделалась почти классической, хотя
скептиков все еще хватало: так, Луи де Бофор в 1738 г. опубликовал работу о недостоверности
первых пяти веков римской истории. И только к началу XIX столетия длинная хронология
Иосифа Скалигера окончательно превратилась в непререкаемую догму.
Наконец, в-третьих, альтернативный подход к событиям древности имеет давнюю
традицию, и Н. А. Морозов отнюдь не был первым, кто обратил внимание на серьезные
трудности официальной хронологии. Например, профессор Саламанкского университета де
Арсилла еще в XVI в. опубликовал две работы, в которых доказывал, что вся древняя история
сочинена в Средние века. К похожим выводам пришел иезуитский историк и археолог Жан
Гардуин (1646–1724), а немецкий приват-доцент Роберт Балдауф в 19021903 гг. выступил с
заявлением, что не только древняя, но даже средневековая история есть не что иное, как
фальсификация эпохи Возрождения и следующих за ней веков.
Не все знают, что знаменитый Исаак Ньютон, автор закона всемирного тяготения, тоже
занимался хронологией и опубликовал несколько работ на эту тему, самыми значительными из
которых являются «Краткая хроника исторических событий, начиная с первых в Европе до
покорения Персии Александром Македонским» и «Правильная хронология древних царств». В
обеих работах великий физик подверг критике длинную хронологию Иосифа Ска-лигера. Хотя
некоторые события он несколько состарил, но в целом его хронология значительно короче
скалигеровской. Особенно сильно «пострадал» Древний Египет. Традиционная история,
покоящаяся на длинной хронологии, полагает, что уже в самом начале III тысячелетия до н. э. в
долине Нила сложилось классовое общество. Историю древнеегипетского государства принято
делить на несколько периодов – Раннее, Древнее, Среднее, Новое и Позднее царства.
Обстоятельный труд по истории Египта написал по-гречески в 300 г. до н. э. некий жрец
Манефон; он же составил списки египетских фараонов и разбил их на династии. Считается, что
в эпоху Раннего царства правили I и II династии фараонов, а всего этих династий Манефон
насчитывал до тридцати. По преданию, первым царем Древнего Египта был Мен (Мена, Мина),
с него же отсчитывает первую династию и Манефон.
По Манефону получается, что египетские фараоны царствовали непрерывно на протяжении
15-ти тысяч лет, о чем современные историки стыдливо умалчивают. Столь несуразную цифру
не в состоянии переварить даже традиционная длинная хронология, поэтому ученые сошлись на
том, что к 3000 г. до н. э. государство в долине Нила уже существовало, а складываться стало
много раньше (поговаривают о додинастических царях, неизвестных Манефо-ну). Вот
дословная цитата из Всемирной истории в 10 томах, том первый: «Этим царям предшествовал,
по всей вероятности, еще в IV тысячелетии до н. э. длинный ряд царей, владевших как
областями Северного (Нижнего), так и Южного (Верхнего) Египта, для которых летопись не
давала погодных записей». И хотя в адрес Ма-нефона время от времени раздаются отдельные
критические замечания, сдавать его царские списки в архив официальная историческая наука
явно не спешит. Между тем труд Манефона вопиюще нелеп как по продолжительности
царствования фараонов, так и по числу династий. На какие источники он опирался, сегодня
совершенно неизвестно. Может быть, он воспроизвел всю бесчисленную вереницу царей по
памяти? Попробуйте повторить подвиг Манефона. Вы учили в школе русскую историю, а потом
наверняка еще кое-что на эту тему читали. На Руси было всего две династии – Рюриковичи и
Романовы. Будьте добры, припомните всех князей и царей, а потом изложите все это на бумаге в
хронологической последовательности. Мы сомневаемся, что у вас получится что-нибудь
дельное.
Совершенно очевидно, что Манефон меньше всего был озабочен подлинной историей
древнеегипетского государства и при составлении своих списков преследовал совершенно иные
цели. Ему нужно было убедительно обосновать тезис об исключительной древности Египта, с
чем он блестяще справился. Поэтому рассматривать его труд как надежный исторический
документ могут только очень легковерные люди. К сожалению, историки классического
направления порой поразительно доверчивы. Не можем удержаться, чтобы не привести еще
одну цитату из академического сочинения: «Один из царей I династии хвалился тем, что взял
120 тысяч пленников. Так как он воевал с непокорным Нижним Египтом, вполне вероятно, что
пленники могли происходить оттуда. Сомневаться в достоверности приведенной цифры нет
оснований». И далее: «Скота было много: еще около начала I-й династии один из царей
хвалился захватом 400 тысяч голов крупного рогатого и 1422 тысяч голов мелкого скота».
Напоминаем читателю, что дело происходит на рубеже IV–III тысячелетий до н. э., когда Египет
еще не до конца выбрался из каменного века. В той же самой работе об этом написано черным
по белому: «Однако камень как материал для производства орудий продолжал еще применяться
весьма широко». И дальше рассказывается о богатых кладах каменных орудий (кремневые
ножи, скребки, наконечники стрел, части мотыг, деревянные серпы с кремневыми лезвиями и
т. д.). Сколько же всего народу жило в долине Нила, если только в одном походе было захвачено
120 тысяч пленников? И где паслись миллионные стада крупной и мелкой рогатой скотины?
Несмотря на некоторые странности, Исаак Ньютон был трезвым и глубоким ученым,
поэтому поверить в 30 династий Манефона, растянувшихся на 15 тысяч лет, не мог никак. Он
подверг историю Древнего Египта решительному усекновению, заявив, что фараон Мена правил
не за три тысячи лет до рождества Христова, а в 946 г. до н. э. Непомерно длинную
древнеегипетскую историю Ньютон ужал до трехсот с небольшим лет, разместив ее на отрезке
от 946 до 617 г. до н. э., а некоторые фундаментальные даты поднял вверх почти на 2000 лет.
Точно так же он заметно омолодил некоторые события древнегреческой истории. Мы не
собираемся утверждать, что результаты, полученные Ньютоном, – истина в последней
инстанции и не нуждаются в коррекции. Безусловно, многое в его работах устарело и требует
пересмотра. Но в данном случае важен не столько результат сам по себе, сколько общее
направление его деятельности и применявшиеся им методы проверки скалигеров-ской
хронологии, которые предвосхитили исследования многих других ученых, в частности Н. А.
Морозова. Например, занимаясь укорочением древнеегипетской истории, он широко прибегал к
методу выявления параллелизмов и дубликатов в династических рядах фараонов. Суть этого
подхода описывает С. Я. Лурье в юбилейном сборнике, выпущенном к 300-летию Исаака
Ньютона: «…царь А отождествлялся на основании ряда признаков с царем В, жившим за много
лет после него. Так как А и В тождественны, то ясно, что царей, правивших между А и В, в
действительности не могло существовать; значит, они выдуманы египетскими жрецами, чтобы
прославить древность своего народа». Похожий подход использовал впоследствии Н. А.
Морозов, а вслед за ним – А. Т. Фоменко. Традиционных историков такая работа с документами
повергает в ужас, поскольку им откуда-то хорошо известно, что все эти цари не выдуманы из
головы на ровном месте, а реально существовали. Так вот и царствовали, сменяя друг друга, на
протяжении 15 тысяч лет…
Между прочим, очень часто упускается из виду то немаловажное обстоятельство, что
практически любая древняя рукопись создавалась с определенной целью. Объективная
фиксация событий не занимала хронистов почти никогда; в той или иной мере они всегда
выполняли социальный заказ. Помимо возведения правящей династии к легендарному предку
это могли быть самые разные соображения – от сиюминутных конъюнктурных до политических
и религиозных. Первоначальный текст не оставался неизменным – поколения переписчиков
продолжали его править и редактировать в угоду изменившейся политической ситуации. Если
даже Лицевой летописный свод создавался и редактировался по прямому указанию Ивана
Грозного и несет на полях многочисленные поправки и приписки, то что уж говорить о древних
документах, пришедших к нам из тьмы тысячелетий! Их исходное содержание могло
измениться до неузнаваемости за время путешествия сквозь века.
Вернемся, однако, к Ньютону. Кроме метода выявления дубликатов он практиковал и
другие подходы – лингвистический, астрономический и проч. Несомненный интерес
представляют его хронологические расчеты по поколениям. Считая три поколения на
протяжении ста лет, Ньютон обратился к сочинениям древнегреческого историка и писателя
Плутарха (ок. 45 – ок. 127), который рассказывает, как Аполлодор и Эратосфен рассчитывали
время по царям Лакедемона (древняя Спарта). Оказалось, что правление каждого царя они
принимали в среднем равным 30–35 годам. Надо полагать, это была обычная практика
античности, потому что Манефон в своих царских списках тоже отводит каждому правителю 33
года. Ньютон не поленился и обработал огромный материал как из древней истории, так и из
истории Англии и Франции, и убедительно продемонстрировал, что если поколение и в самом
деле можно принимать равным 33–35 годам, то средняя продолжительность правления монарха
(царя, фараона, короля, князя – значения не имеет) никогда не бывает больше 18–20 лет. Весьма
любопытно, что через двести с лишним лет после Ньютона Н. А. Морозов получил весьма
близкие цифры, оттолкнувшись от физиологии полового созревания, и предложил в связи с этим
поправки к стандартным хронологиям династий.
К сожалению, стало хорошим тоном упрекать Ньютона в том, что он в своих построениях
опирался на авторитет Священного Писания и даже пытался обосновать непогрешимость
Ветхого Завета. Иногда даже приходится слышать, что, дескать, сэр Исаак на старости лет
выжил из ума, махнул рукой на свои великие открытия и занялся толкованием Апокалипсиса и
ревизией всемирной истории. Между прочим, нечто похожее в свое время говорилось и о
Морозове: отсидел человек 25 лет в Шлиссельбургской крепости, вот и поехала у бедняги
крыша. Юрий Олеша с присущим ему изяществом высказался куда тоньше и парадоксальнее:
«Пусть сама система и невежественна, но сам факт ее создания, повторяю, гениален, если
учесть то обстоятельство, что Морозов был посажен в крепость на двадцать пять лет, то есть
лишен общения с миром, по существу, навсегда. – Ах, вы меня лишили мира? Хорошо же!
Вашего мира не было!»
Между тем утверждать такие вещи могут только малограмотные или недобросовестные
люди. Разумеется, Ньютон опирался на Священное Писание, потому что в те далекие времена
(годы жизни Ньютона – 1643–1727) Библия считалась богодухновенным текстом, который мог
быть испорчен поколениями переписчиков и экзегетов. Совершенно не исключено, что в
отделении зерен от плевел Ньютон и видел свою основную задачу. Но ставить ему это лыко в
строку по меньшей мере неумно. А разве Иосиф Скали-гер был атеистом? Точно так же, как сэр
Исаак и другие ученые того времени, он основывался на авторитете Священного Писания. Более
того, он активно использовал в своей работе магию чисел, нумерологию и откровенно
оккультные практики. Но никто на этом основании почему-то не призывает отказаться от
длинной хронологии Скалигера и Петавиуса.
Не лишен интереса и тот факт, что Н. А. Морозов, по всей вероятности, ничего не знал о
работах Ньютона по пересмотру традиционной хронологии (во всяком случае, он ни разу на
него не ссылается). И хотя сочинение сэра Исаака носит несколько клочковатый характер и
лишено систематичности и фундаментальности морозовской концепции, весьма показательно,
что многие полученные им результаты замечательно согласуются с последующими
исследованиями Н. А. Морозова. Подобного рода пересечения в трудах двух ученых заставляют
задуматься, по крайней мере, о справедливости выбранного ими подхода. Помимо метода
выявления дубликатов, лингвистического и астрономического, Н. А. Морозов широко применял
еще три подхода, которые можно условно назвать географическим, материально-культурным и
этнопсихологическим. Географический метод состоит в проверке достоверности сообщений
древних авторов на основе данных географии, геологии и климатологии. Попросту говоря,
следует ответить на вопрос, могло ли описанное в старинных рукописях событие иметь место в
силу географических, геологических и климатологических особенностей региона той эпохи, к
которой оно отнесено. Скажем, изучение окрестностей полуострова Цур и всего сирийского
побережья от Яффы до Анатолии однозначно свидетельствует, что здесь не могло сложиться
центров крупного мореплавания по причине полного отсутствия закрытых от ветров бухт и
удобных гаваней. Между тем хроники уверяют, что на этой узкой полоске земли некогда
существовала могущественная морская держава Финикия, а на полуострове Цур располагался
крупнейший морской порт Тир. В древности портовые города всегда вырастали только там, где
имелись естественные гавани. В указанном регионе этим условиям отвечают только
Константинополь, западное побережье Малой Азии, острова Эгейского моря и материковая
Греция. Точно так же имеются серьезные сомнения в том, что Рим мог стать в античное время
центром мировой державы. Чтобы на протяжении многих лет вести успешные завоевательные
войны, кроме человеческого ресурса нужно иметь, так сказать, первоначальный капитал,
потому что война – дело весьма дорогое. Столичные города всех без исключения будущих
империй всегда располагались на пересечении морских или сухопутных торговых путей или
были крупными портовыми городами. Рим не отвечает ни одному из этих требований,
поскольку стоит достаточно далеко от морского побережья на несудоходном Тибре и находится
в стороне от торговых путей древности. Отнюдь не случайно в Средние века процветающими
культурными и промышленными центрами этого региона были портовый Неаполь и города
Северной Италии – Генуя, Венеция, Милан, Флоренция. Поначалу Рим уступал им очень
сильно. Его возвышение началось только тогда, когда он сделался резиденцией сначала
понтификов, а потом пап, и в город хлынули толпы паломников со всего света. Очевидно, что в
античную эпоху Рим не мог быть столь привлекательным местом, пока не подчинил себе всю
Италию. А подчинить ее он, в свою очередь, тоже не мог, поскольку на такое предприятие у
него элементарно не было денег. Одним словом, перед нами типичная ситуация порочного
круга, выхода из которого не видно.
Материально-культурный метод призван дать ответ на вопрос, в какой мере можно
доверять сообщениям старинных хроник о научно-технических достижениях глубокой
древности, если они откровенно противоречат естественной эволюции орудий производства.
Например, все наслышаны об изобретениях гениального уроженца Сиракуз Архимеда, жившего
в III в. до н. э. К сожалению, его выдающиеся открытия находятся в разительном несоответствии
с уровнем развития тогдашней техники. Но самое поразительное даже не это. После смерти
Архимеда его блестящие изобретения оказались никому не нужными и были быстро забыты,
хотя имели несомненное прикладное значение. Вновь появляются на свет они только в эпоху
Возрождения, что решительно противоречит эволюции науки и техники.
Наконец, этнопсихологический метод исследует возможность появления выдающихся
литературных и научных трудов исходя из мыслительной эволюции общества. Примеров тут
более чем достаточно: это и замечательные достижения древнегреческих астрономов, точно
определивших окружность земного шара и вычисливших расстояние от Земли до Луны, и
философские и исторические трактаты античности, написанные великолепным слогом, и
многое-многое другое. Впрочем, более подробно мы рассмотрим все эти вопросы во второй
главе, где основательно разберем достижения античной научной и художественной мысли.
Здесь же хотелось бы только отметить, что материально-культурный и этнопсихологический
методы представляются нам наиболее плодотворными и перспективными даже по сравнению с
астрономическим подходом, который заключается в точной датировке древних текстов по
имеющимся в них описаниям солнечных и лунных затмений. И хотя этот последний метод
широко применялся Н. А. Морозовым и группой А. Т. Фоменко, существуют определенные
сомнения в его целесообразности и надежности. Старинные рукописи – это все-таки не учебник
по астрономии, поэтому характеристики затмений, приводимые хронистами, часто грешат
неполнотой и расплывчатостью. По этой причине однозначное их «прочтение» нередко связано
с немалыми трудностями, из-за чего с равной степенью убедительности они могут быть
помещены в разные эпохи, что мы и видим зачастую на практике.
В заключение нашей небольшой вступительной главы имеет смысл остановиться на тех
авторах альтернативных исторических версий, которые не претендуют на пересмотр глобальной
хронологии. Вопреки расхожему мнению, ревизия традиционной хронологии вовсе не является
неотъемлемой чертой альтернативной истории. Многие современные «альтернативщики»
отдают предпочтение материально-культурному и этнопсихологическому подходам, и мы в
своей работе с ними вполне солидарны. Хотя эти методы не позволяют точно датировать
события древней истории, это отнюдь не является их слабым местом. Дело в том, что и
традиционная хронология, как не раз будет показано в последующих главах, не выдерживает
самой элементарной критики, поэтому говорить о надежных датировках не приходится ни в
каком случае. Более того, существуют серьезные сомнения в принципиальной их возможности
применительно к древности и раннему средневековью. История – процесс многомерный и
вариативный, а это означает, что чем глубже мы погружаемся в прошлое, тем больше вариантов
приходится рассматривать, причем все они имеют примерно равную степень убедительности.
Более или менее надежную картину можно дать для событий XIII–XIV столетий, но абсолютная
точность недостижима все равно. Даже при анализе событий XIV–XV вв. часто приходится
рассматривать 3–4 варианта, а при обращении ко временам более далеким число версий
начинает расти подобно снежному кому. X в. – это своего рода рубеж, ниже которого наши
реконструкции становятся все менее и менее достоверными, что же касается ветхозаветных
эпох, то их воссоздание окончательно теряет всякий смысл. Традиционная историческая версия
тоже является частью этой многомерности, поэтому имеет право на существование только лишь
как одна из проекций.
К сожалению, история – наука неточная, и ничего с этим поделать нельзя. Процитируем
под занавес замечательного историка, филолога и литературоведа Ю. М. Лотмана. В книге
«Внутри мыслящих миров» он пишет, что под словом «факт» историк подразумевает нечто
весьма своеобразное, поскольку обречен иметь дело с текстами. «Между событием „как оно
произошло“ и историком стоит текст, и это коренным образом меняет научную ситуацию.
Текст всегда кем-то и с какой-то целью создан, событие предстает в нем в зашифрованном виде.
Историку предстоит, прежде всего, выступить в роли дешифровщика. Факт для него не исходная
точка, а результат трудных усилий. Он сам создает факты, стремясь извлечь из текста
внетекстовую реальность, из рассказа о событии – событие». И далее: «Сознательно или
бессознательно факт, с которым сталкивается историк, всегда сконструирован тем, кто создал
текст… Таким образом, с позиции передающего, факт – всегда результат выбора из массы
окружающих событий события, имеющего, по его представлениям, значение». Даже так
называемые точные науки не могут быть до конца объективными по причине присутствия
наблюдателя, что уж тут говорить о насквозь гуманитарной истории… Напоследок еще немного
Лотмана: «Естественно возникает вопрос: а возможна ли история как наука, или она
представляет какой-то совсем иной вид знания? Вопрос этот, как известно, не нов. Достаточно
вспомнить сомнения, которые на этот счет терзали Бенедетто Кроче (итальянский философ,
историк и литературовед, 1866–1952. – Л. Ш.).
По сути, дело здесь в следующем: наука, в том виде, в каком она сложилась после
Ренессанса, положив в основание идеи Декарта и Ньютона, исходила из того, что ученый
является внешним наблюдателем, смотрит на свой объект извне и поэтому обладает
абсолютным „объективным“ знанием. Современная наука в разных своих сферах – от ядерной
физики до лингвистики – видит ученого внутри описываемого им мира и частью этого мира».
(Цитаты приведены по книге Д. Калюжного и А. Жабинского «Другая история войн».)
Упомянутый Ю. М. Лотманом Бенедетто Кроче высказывался еще резче. Например, он
утверждал, что исторический факт сам по себе вовсе не имеет причины. Иначе говоря,
объяснения фактов – не более чем фантазия историка. В категоричной формулировке Кроче это
звучит следующим образом: «Факт является историческим в той мере, в какой мы о нем думаем,
а с другой стороны, ничего не существует вне мысли. Следовательно, абсурдно задаваться
вопросом: какие факты исторические, а какие – неисторические».
Это, конечно, крайняя точка зрения. Абсолютизируя субъективизм процесса познания, наш
уважаемый философ порою хватает через край, хотя следует признать, что определенные
резоны у него для этого имеются. Гораздо более осторожен в своих оценках английский
историк и философ Р. Дж. Коллингвуд (1880–1943), автор теоретического труда «Идея
истории». Отрицая применимость диалектики к исследованию исторического процесса, он
утверждал, что история – это, с одной стороны, поток событий, а с другой – мыслительный акт
исследователя. Диалектикой, по мнению Коллингвуда, тут даже не пахнет, поскольку
отношения между обеими сторонами не построены на борьбе противоположностей. Сам
процесс исследования предполагает отбрасывание старых концепций и постановку новых.
Коллингвуд, в частности, писал: «…любой источник может быть испорчен: этот автор
предубежден, тот – получил ложную информацию, эта надпись неверно прочтена плохим
специалистом по эпиграфике, этот черепок смещен из своего временного слоя неопытным
археологом, а тот – невинным кроликом. Критически мыслящий историк должен выявить и
исправить все подобные искажения. И делает он это, только решая для себя, является ли картина
прошлого, создаваемая на основе данного свидетельства, связной и непрерывной картиной,
имеющей исторический смысл». И далее: «Свидетельством является все, что историк может
использовать в качестве такового… Обогащение исторического знания происходит главным
образом путем отыскания способов того, как использовать в качестве свидетельства для
исторического доказательства тот или иной воспринимаемый факт, который историки до сего
времени считали бесполезным… Каждый новый историк не удовлетворяется тем, что дает
новые ответы на старые вопросы: он должен пересматривать и самые вопросы».
Как видим, все обстоит далеко не так просто, как представляется на первый взгляд.
Познание окружающего мира неотделимо от познающего субъекта, а в гуманитарных
дисциплинах этот тезис приобретает особую весомость. Но как же так, может сказать
грамотный читатель, ведь существуют же точные независимые методы для датирования
старинных документов и археологических памятников – биофизические,
дендрохронологические, изотопные. К сожалению, на поверку оказывается, что все эти точные
методы далеко не так точны и к радиоуглеродному датированию это тоже относится в полной
мере. В конце второй главы мы остановимся на этих вопросах подробнее. А пока отметим, что
претензии традиционной исторической науки на исключительность при современном
состоянии знаний смешны и несерьезны. Точные даты событий античности в солидных
академических трудах не могут вызвать ничего, кроме улыбки. Дай-то Бог просто худо-бедно
рассортировать непомерно огромный материал, накопленный историками, и элементарно
выяснить, что за чем следовало. По нашему глубокому убеждению, время точных датировок еще
не пришло.
В заключение позабавим читателя пространной цитатой. И хотя это чистейшей воды
сатира, в каждой шутке, как известно, есть доля шутки. В романе «Остров пингвинов» Анатоль
Франс откровенно издевается над сочинителями исторических трактатов:
«Писать историю – дело чрезвычайно трудное. Никогда не знаешь наверное, как все
происходило, и чем больше документов, тем больше затруднений для историка. Когда
сохранилось только одно-единственное свидетельство о некоем факте, он устанавливается нами
без особых колебаний. Нерешительность возникает лишь при наличии двух или более
свидетельств о каком-либо событии, так как они всегда противоречат одно другому и не
поддаются согласованию.
Конечно, предпочтение того или иного исторического свидетельства всем остальным
покоится нередко на прочной научной основе. Но она никогда не бывает настолько прочна,
чтобы противостоять нашим страстям, нашим предрассудкам и нашим интересам или
препятствовать проявлениям легкомыслия, свойственного всем серьезным людям. Вот почему
мы постоянно изображаем события либо пристрастно, либо слишком вольно…
– Милостивый государь! – сказал я ему. – Прошу вас помочь мне своим просвещенным
советом. Я все силы свои полагаю на то, чтобы составить историю, но у меня ничего не
выходит!
Он пожал плечами.
– Зачем же, голубчик, так утруждать себя составлением исторического труда, когда можно
попросту списывать наиболее известные из имеющихся, как это принято? Ведь если вы
выскажете новую точку зрения, какую-нибудь оригинальную мысль, если изобразите людей и
обстоятельства в каком-нибудь неожиданном свете, вы приведете читателя в удивление. А
читатель не любит удивляться. В истории он ищет только вздора, издавна ему известного.
Пытаясь чему-нибудь научить читателя, вы лишь обидите и рассердите его. Не пробуйте его
просвещать, он завопит, что вы оскорбляете его верования.
Историки переписывают друг друга. Таким способом они избавляют себя от лишнего труда
и от обвинений в самонадеянности. Следуйте их примеру, не будьте оригинальны. Оригинально
мыслящий историк вызывает всеобщее недоверие, презрение и отвращение.
– Неужели, сударь, вы думаете, – прибавил мой собеседник, – что я добился бы такого
признания и почета, если бы вводил в свои исторические книги какие-нибудь новшества! Ну,
что такое новшество? Дерзость – и только!»
Вы не находите, что это до боли напоминает методы работы иных профессиональных
историков? В их критических опусах, направленных против авторов альтернативных версий, не
содержится ничего, кроме презрения, отвращения и праведного гнева. И в самом деле: лезут
жалкие дилетанты со свиным рылом в калашный ряд, влагают нечистые персты в отверстую
рану, язвят, хихикают и мешают занятым людям спокойно переписывать друг друга.
Часть 2
Греция и Рим без ретуши: сплошные загадки
Не являясь убежденным сторонником новой хронологии в любом ее изводе – что
морозовском, что фоменковском, автор этих строк никак не может, к сожалению, согласиться и
с традиционной трактовкой античной истории. Дело в том, что едва ли не вся античная история
в том виде, в каком мы ее знаем, была создана трудами ученых-гуманитариев на протяжении
XIX столетия. Лучшие из них были людьми умными, образованными и знавшими языки. Они
понимали толк в филологии, умели грамотно комментировать и сопоставлять древние тексты,
но, будучи закоренелыми гуманитариями, не придавали ровным счетом никакого значения
таким скучным и сухим вещам, как экономика и естествознание. К великому сожалению,
большинство современных историков в полной мере подвержено всем родовым хворям своих
предшественников и грешит точно таким же наплевательским отношением к законам товарно-
денежного обращения, уровню развития наук и ремесел в древности и, наконец, просто к
законам природы. Подобное вопиющее естественно-научное невежество, соединяясь с
некритическим отношением к старинным рукописям, дает в результате поистине гремучую
смесь. Оторопь берет, когда натыкаешься в сочинении иного кабинетного специалиста на такой,
например, великолепный пассаж: «На великую стройку были согнаны десятки тысяч рабов».
Нашему умнику представляется, что это раз плюнуть – собрать многотысячную толпу
подневольных работяг и в два счета возвести какой-нибудь Колизей. Его ни в малейшей степени
не волнует, что этакую прорву людей, собранных в одном месте, надо как-то разместить и худо-
бедно обеспечить продовольствием, чтобы они элементарно не протянули ноги. Ведь в
противном случае эти десятки тысяч ничего не построят. Кто же всем этим занимался? Другие
рабы, другие десятки тысяч, не моргнув глазом, отвечает специалист. А дороги, по которым
будут подвозить продовольствие и стройматериалы? А охрана – она нужна или нет, чтобы
работники не разбежались? Сколько этих охранников потребуется, что они едят и где живут?
И возникает в результате ситуация порочного круга. Откуда взял Древний Рим свои
несметные богатства? Ясное дело: подчинил полмира и ограбил до нитки покоренные страны. А
как, спрашивается, упомянутый Рим смог завоевать полмира, не имея на то надлежащей
материальной базы? На какие шиши была создана и вооружена победоносная армия, и почему
хилая экономика провинциального города не расползлась при этом по швам? И тут ответ
найдется – боевой дух, дескать, пассионарность, небывалый порыв… Все ведь предельно
просто: стоит царю приказать, и по мановению его державной руки в пустыне вырастают
цветущие города. Эка невидаль, Александрийский маяк или Колосс Родосский! Архитекторы
есть, мастера имеются, рабов хоть отбавляй – раз-два и готово. А сколько вся эта петрушка
будет стоить и во что стране обойдется, пускай сухари-экономисты считают.
Шутки в сторону. Чтобы создать мировую державу, нужны стабильная экономика и
крепкая индустрия. А все эти вещи стоят денег, причем немалых. А денег взять решительно
неоткуда, особенно если принять во внимание, что твой столичный город лежит в стороне от
важнейших торговых путей – как морских, так и сухопутных. Да и не питали древние римляне
на заре своей истории особой склонности к международной торговле. Беспощадно эксплуатируя
рабов, прокормиться, конечно, можно, но вот полмира с таких доходов ну никак не завоюешь,
хоть тресни. Но, пожалуй, нагляднее всего дремучее экономическое и естественно-научное
невежество наших историков проявляется тогда, когда речь заходит о военных предприятиях
античности. Поэтому оставим до поры до времени в покое глобальную хронологию и непростые
проблемы датировок старинных памятников и обратимся к материи более земной и
увлекательной – военному делу древних.
Глава 1
Легионеры и гоплиты
Начать наш рассказ имеет смысл с Древней Греции классического периода – конгломерата
независимых городов-государств (полисов). Многие историки считают, что одним из
определяющих факторов в развитии полисной цивилизации стало появление тяжелой пехоты,
так называемых гоплитов. Это событие можно приблизительно датировать VII в. до н. э. До
этого греческая пехота была вооружена намного легче и действовала преимущественно в
рассыпном строю, играя вспомогательную роль в столкновениях аристократических родов
войск – бойцов на колесницах и всадников (до самого конца античности верховая лошадь
оставалась признаком роскоши). Как выглядел классический гоплит? Он носил большой
круглый щит (первоначально окованный бронзой по периметру, а затем покрытый ею целиком),
тяжелый шлем с гребнем и султаном, панцирь и поножи, закрывавшие ноги до колен. Из
наступательного вооружения он имел длинное (2–3 м) копье, прямой или слегка изогнутый
короткий меч, иногда – серповидный нож. Вес этого снаряжения, по оценкам археологов,
составлял 33 кг (в литературе встречаются и другие цифры – 15–20 кг). Полностью во все это
железо гоплит облачался только в бою, а в походе большую его часть везли на вьючных
животных или давали нести рабам.
Перед началом сражения гоплиты разворачивались в тесный боевой порядок – так
называемую фалангу, насчитывающую в глубину 8-12 рядов. Бой сводился к фронтальному
столкновению, когда копейщики, наращивая скорость и переходя с шага на бег, наносили
противнику сокрушительный удар. Фланговые маневры были не в чести, а достаточной боевой
выучкой для их осуществления обладали только спартанцы и фиванцы времен Эпаминонда. При
всей своей мощи фаланга была неповоротлива, плохо управляема и могла действовать только на
относительно гладкой равнине, поскольку на пересеченной местности сомкнутый строй
гоплитов легко разрушался. В середине IV в. до н. э. отец Александра Македонского, царь
Филипп II, модернизировал греческий строй, создав так называемую македонскую фалангу.
Вместо обычного копья пехотинцы получают на вооружение тяжелую сариссу длиной от 6 до
7 м и строятся с меньшими промежутками между шеренгами, так что в сражении могут
принимать участие сразу несколько рядов. Обычная глубина македонской фаланги – 24 ряда.
Кроме того, Филипп создал тяжеловооруженную кавалерию, ставшую основной ударной
силой македонской армии (об античной коннице мы еще поговорим в свое время отдельно).
Теперь давайте прервемся и немного подумаем. Каким количеством бойцов располагали
греческие полисы? Например, Александр Бушков в книге «Россия, которой не было», ссылаясь
на свидетельство Геродота, пишет, что спартанцы могли выставить 75 000 тяжеловооруженных
воинов-гоплитов. И далее сообщает для справки, что, согласно энциклопедическому словарю
Павлен-кова 1913 г., вся материковая Греция в начале XX в. располагала армией, не
превышающей 82 тысяч человек.
Вес снаряжения одного-единственного гоплита достигал, как мы помним, 33 кг. Хорошо, не
станем считать по максимуму, а удовлетворимся всего-навсего двадцатью килограммами меди,
железа и олова. Теперь умножаем 75 000 на 20 и в результате получаем чудовищную цифру в
полторы тысячи тонн металла. Откуда, спрашивается, такое изобилие в крохотной аграрной
Спарте, вся экономика которой базируется на разведении мелкого рогатого скота и сборе
оливок? Не помешает напомнить уважаемому читателю, что Спарта, если верить античным
историкам, практически не вела морской торговли и даже не имела нормального денежного
обращения – функцию денег там выполняли связки железных прутьев. Это было очень странное
общество, скованное жесточайшей военной дисциплиной. Полноправные граждане –
лакедемоняне – начиная с 7 лет получали военную подготовку в специальных школах, не
занимались ничем, кроме войны, и постоянно находились при оружии. Историки нам
объясняют, что такая ситуация была продиктована особенностями положения лакедемонян,
которые были пришельцами и многократно уступали в численности покоренным ими илотам,
которые были превращены в государственных рабов. Откровенно говоря, вообще не очень
понятно, как такое общество могло существовать в реальности. Кто распределял общественный
продукт, строил города и дороги и занимался тысячей других необходимых дел, если все
свободное население не знало ничего, кроме военных забав? Правда, были так называемые
периэки (зависимые от Спарты, но сохранившие личную свободу общины Лаконии) и илоты-
вольноотпущенники, но это все равно не решает проблемы.
Справедливости ради следует отметить, что, по другим данным, почерпнутым из того же
Геродота, Спарта могла выставить не более 10 тысяч гоплитов, а цифра в 70 с лишним тысяч
бойцов касается греческого ополчения в целом, когда разобщенные полисы, ожесточенно
соперничавшие между собой вплоть до самого конца греко-персидских войн (500–449 гг. до
н. э.), наконец объединились и выступили против персов единым фронтом при Платеях.
Безусловно, такие торговые республики, как Афины или Коринф, были куда богаче
земледельческой Спарты, но даже в этом случае такое количество воинов не лезет ни в какие
ворота. Уместно задаться вопросом, а сколько всего людей проживало в Греции в то время? Е.
А. Разин в книге «История военного искусства» пишет: «По некоторым исчислениям, во второй
половине V в. до н. э. все население материковой Греции составляло 3–4 миллиона человек, что
дает среднюю плотность до 100 человек на 1 кв. км».
Что можно сказать по этому поводу? Приводимые Разиным цифры непомерно велики. По
оценкам демографов, все население планеты Земля десять тысяч лет тому назад не превышало
10 миллионов человек, к началу нашей эры оно выросло до 200 миллионов, к 1650 г. (условному
началу промышленной революции) составило 500 миллионов, к XIX в. – 1 миллиард, к началу
XX в. – 2 миллиарда. Сегодня, в начале XXI в., нас более 6 миллиардов человек. К сожалению,
ученые не высчитали количество людей на Земле в V в. до н. э., но если пятью сотнями лет
позже оно не превышало 200 миллионов, то вряд ли было больше 100–150 в интересующую нас
эпоху. Таким образом получается, что на территории крохотной Греции в те далекие времена
жило более 2 % населения планеты. Для сравнения: в 1999 г. население Греции составляло
около 11 миллионов человек при площади страны 132 тысячи кв. км, что дает всего-навсего
0,178 % мирового народонаселения. Разумеется, можно допустить, что характер распределения
человеческих популяций был тогда принципиально иным (скажем, Средиземноморье могло
быть одним из самых густонаселенных регионов), но такое значительное изменение процентной
доли греческого населения все равно вызывает серьезные вопросы. А если принять во внимание,
что население Китая к началу нашей эры составляло, по некоторым оценкам, около 50
миллионов человек, прибавить к этой цифре население других азиатских стран, Ближнего
Востока, Африки и Америки, то что останется на долю маленькой Европы и совершенно
ничтожной Греции?
Между прочим, вызывает недоумение не только непомерно завышенная численность
населения античной Греции, но и его плотность. Е. А. Разин говорит, что она доходила до 100
человек на 1 кв. км, тогда как в современной Греции плотность населения составляет 81 человек
(территория нынешней Греции больше). Но это же откровенная нелепость! Развитие экономики
предполагает повышение ее продуктивности, следствием чего является и рост народонаселения.
Всего 100–150 лет назад Греция была нищей аграрной страной. И вдруг нам объявляют, что за
500 лет до рождества Христова плотность населения в античной Греции превышала
современную. Мы имеем некоторое представление об уровне развития сельского хозяйства и
ремесел в античности, поэтому остается совершенно непонятным, каким образом все эти люди
могли прокормиться в условиях такой чудовищной перенаселенности.
Но продолжим рассказ об армиях седой старины. Историки нам говорят, что древние
римляне создали самую совершенную военную машину своего времени. В отличие от
неповоротливой монолитной фаланги греков и македонян, римский легион был построен из
автономных тактических единиц – манипул, что позволяло ему гораздо успешнее действовать
на пересеченной местности. Численность легиона составляла 4500 человек (4200 пехотинцев и
300 всадников). Располагавшиеся в шахматном порядке манипулы строились в три эшелона –
гастаты, принципы и триарии (отсюда римская поговорка «Дело дошло до триариев», т. е. в ход
пошел последний резерв). Такое построение позволяло в зависимости от боевой задачи или
оперировать отдельными звеньями, или образовывать при необходимости сомкнутый строй
(наподобие греческой фаланги). Впоследствии, при консуле Гае Марии, имя которого
традиционно связывают с военной реформой, структура легиона претерпела некоторые
изменения. Его личный состав вырос до 6000 человек, а манипулы были заменены когортами
(600 солдат в каждой). Когорты стали гораздо самостоятельнее в тактическом отношении, так
как манипул для этого был слишком мал (не более 120 человек). Принято считать, что такая
гибкая организация армейских частей плюс институт младших командиров (центурионов) и
прекрасно налаженные связь и управление не в последнюю очередь обеспечили римлянам
мировое господство. В скобках заметим, что вызывает некоторое недоумение тот факт, что
умные греки на протяжении нескольких столетий продолжали с упорством, достойным лучшего
применения, цепляться за свою неповоротливую фалангу. Измерить окружность земного шара и
построить сложные военные машины они смогли, а вот расчленить монолитный строй на
самостоятельные в тактическом отношении единицы почему-то не догадались. А ведь такое
несложное решение буквально напрашивалось, особенно если принять во внимание гористый
рельеф их родной страны и почти полное отсутствие плоских равнин. Но подобные мелочи
историков классической ориентации, к сожалению, не занимают.
Вернемся к нашим легионерам. В вышеописанной организации римской армии ничего
необычного нет – она представляется вполне естественной. А вот знаменитый римский военный
лагерь – это уже совсем другой коленкор. Тут начинаются совершеннейшие чудеса. Принято
считать, что к эпохе манипулярного легиона относится и появление римского военного лагеря в
его классическом виде. Существовала даже хрестоматийная формулировка, гласившая, что Рим
побеждает своих врагов при помощи «virtus, opus, arma» (доблести, трудов, оружия). «Труды» в
данном случае – это прежде всего работы по возведению лагеря. Дело в том, что римляне, в
отличие, скажем, от греков, возводили укрепленный лагерь после каждого дневного перехода и
всегда по неизменному плану. Размах земляных работ при этом превосходит всякое
воображение. По периметру выкапывался ров и насыпался вал, укрепленный частоколом из
кольев, которые каждый легионер нес на себе. Надо сказать, что несчастный римский солдат
был вообще нагружен почище иного вьючного мула. Кроме оружия и запаса провианта на
несколько суток он тащил на собственном горбу еще и тяжелые заостренные колья.
Древнеримский историк Полибий пишет, что со всей этой поклажей бравому легионеру ничего
не стоило прошагать за пять часов 25 км по пересеченной местности. Но даже после
утомительного дневного перехода он и помыслить не смел об отдыхе. Впереди были работы по
возведению укрепленного лагеря. Любой строитель вам скажет, что выполнить за короткое
время такой объем земляных работ попросту невозможно физически. Напомним, что
численность одного легиона колебалась от четырех с половиной до шести тысяч бойцов.
Римская армия состояла, как правило, из нескольких легионов. Вы представляете себе,
уважаемый читатель, сколько места займут ставшие лагерем несколько десятков тысяч человек?
И всю эту территорию нужно окружить рвом, насыпать вал и трудолюбиво укрепить на его
гребне частокол. Простейший расчет показывает, что если наши чудо-богатыри начнут городить
свой лагерь вечером, то закончить труды праведные смогут никак не раньше полудня
следующего дня. И всю эту безумную операцию нужно проделывать ежесуточно. У Поли-бия
так и написано черным по белому – укрепленный лагерь возводился после каждого дневного
перехода. Тот, кто служил в армии или хотя бы бывал на военных сборах, может без труда
представить себе необходимый объем земляных работ.
Но, пожалуй, самое главное – даже не принципиальная невозможность таких трудовых
свершений. Самое главное – это абсолютная их бессмысленность. Чтобы не быть застигнутым
врасплох неприятельской армией, нет никакой необходимости ежедневно отстраивать
укрепленный лагерь. Для этого достаточно иметь приличную разведку, выставить часовых и
разослать конные разъезды для контроля основных дорог, по которым могут перемещаться
крупные войсковые соединения. Армии всего мира и во все времена именно так и поступали, и
только неутомимые древние римляне каждый вечер вкалывали до изнеможения, отгораживаясь
от внезапной ночной атаки сложной системой оборонительных сооружений.
Понятно, что измыслить сей дремучий бред мог только кабинетный ученый, сроду не
державший в руках лопаты и никогда не ходивший по бездорожью пешком с тяжелой поклажей.
Выдержать соприкосновения с реальностью подобные насквозь теоретические построения не
могут, поэтому совершенно не важно, кто рассказывает эти сказки – современный историк или
древний хронист. Если античный автор громоздит нелепость на нелепость, то нужно первым
делом усомниться в подлинности его сочинения, а не выгораживать его фантазии всеми
правдами и неправдами. Мы очень часто упускаем из виду, что старинная рукопись могла быть
подчищена, исправлена, дополнена, в конце концов – просто сфальсифицирована. Хронисты
сочиняли свои труды, выполняя определенный социальный заказ, стараясь угодить своему
повелителю, а зачастую выполняя его прямое распоряжение. Наконец, не следует забывать о
такой простой вещи, что фантастическая литература родилась не вчера и не сегодня и разного
рода утопии и проекты идеальных государств сочинялись еще в баснословные времена.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что так называемые античные рукописи
перегружены подобного рода ненаучной фантастикой сверх всякой меры. Удивляет другое –
совершенно некритическое отношение современных историков к сообщениям древних
хронистов. За примерами далеко ходить не надо. Десятки тысяч закованных в сталь и бронзу
греческих гоплитов – это еще цветочки. Знаете ли вы, уважаемый читатель, с каким войском
персидский царь Ксеркс в 480 г. до н. э. форсировал Геллеспонт (современные Дарданеллы),
чтобы обрушиться на непокорные греческие города? Держитесь крепче. Если верить античным
источникам, у персов было больше миллиона солдат, а одной только конницы насчитывалось
около ста тысяч. Как греки умудрились выстоять при таком соотношении сил, уму
непостижимо. Ведь численность персидской армии вполне сопоставима со всем населением
Древней Греции! Конечно, легендарные триста спартанцев с царем Леонидом во главе
продемонстрировали чудеса героизма в Фермопильском ущелье, но все равно как-то слабо
верится, чтобы три сотни бойцов смогли остановить или хотя бы задержать наступление
непобедимой персидской армады. Представьте себе на минуту, что в 1941 г. советскую границу
перешли не пять с половиной миллионов гитлеровцев, а 150–200 миллионов профессиональных
солдат. Как долго при таком раскладе сил продолжалась бы Великая Отечественная война?
Прекрасно понимая, что вопрос этот чисто риторический, мы полагаем, что царь Ксеркс ни
при каких условиях не мог отправить в поход почти два миллиона бойцов (в некоторых
источниках говорится, что численность персидской армии составляла 1 миллион и 700 тысяч
воинов). Можно напомнить, что население современного Ирана (а это ядро персидской державы
Ахеменидов плюс некоторые сопредельные территории) не превышает 50 миллионов человек,
поэтому содержание двухмиллионной армии обернулось бы для него катастрофой. В недалеком
прошлом только три страны обладали такой непозволительной роскошью – это Советский
Союз, Соединенные Штаты Америки и Китай. Имеет смысл спросить: сколько людей
проживало в Персии в V в. до н. э.? И если даже допустить на мгновение, что каким-то чудом
персидские крестьяне умудрились накормить от пуза два миллиона бездельников, то все равно
остается тайной за семью печатями, как полководцы Ксеркса исхитрялись координировать
действия этих необозримых толп в бою и на марше. Радиосвязи в те далекие времена вроде бы
еще не было, а рассыльные с ценными указаниями при таких концах никуда не поспеют.
Спору нет, современные историки все-таки не совсем клинические идиоты. Они прекрасно
понимают, что миллионные армии на театре военных действий две с половиной тысячи лет
назад – это нонсенс. Поэтому пишется что-нибудь в таком духе: «Цифры, которые приводит
хронист, значительно преувеличены. Численность персидской армии не могла превышать 150
тысяч человек». Пикантность ситуации заключается в том, что 150 тысяч солдат, по мнению
нашего высокомудрого специалиста, это сущий пустяк. В результате нам без зазрения совести в
очередной раз вешают на уши исключительную лапшу. Например, Александр Македонский,
имея в своем распоряжении всего-навсего 35 тысяч солдат, не только разнес в пух и прах
величайшую державу античности, сокрушив на протяжении неполных десяти лет несколько
стотысячных армий неприятеля (как и где персы успевали их набирать, история умалчивает), но
и подчинил своей власти Египет, Палестину и Среднюю Азию, разгромив под занавес войска
индийского царя Пора на берегу Инда.
С цифрами наши историки вообще не дружат. Как известно, III и II вв. до н. э. прошли под
знаком противостояния Рима и Карфагена. Каждая из этих держав добивалась гегемонии в
Западном Средиземноморье, поэтому столкновение между ними стало неизбежным. В ходе трех
Пунических войн (римляне называли карфагенян пунами), растянувшихся с перерывами на
целое столетие, могущество Карфагена было сломлено, и Рим превратился в ведущую
политическую силу античного мира. Но это так, присказка. А вот не хотите ли
полюбопытствовать, как выглядела мобилизация в эпоху Пунических войн? Извольте.
Знаменитый римский историк Тит Ливий описывает эти события в сочинении «Война с
Ганнибалом» следующим образом: «…Газдрубал, сын Гизгона, вместе с Магоном произвел
набор в глухих и окраинных областях, и под его знаменами собралось до пятидесяти тысяч
пехоты и четыре с половиною тысяч конницы».
Нам опять рассказывают небылицы. Карфаген располагался в Северной Африке, на
территории современного Туниса. Мыслимое ли дело собрать в «глухих и окраинных областях»
этой пустоши для ведения большой войны пятьдесят с лишним тысяч профессиональных солдат
за без малого двести лет до рождества Христова? Их же нужно одеть, обуть, накормить,
вооружить… Наученные горьким опытом, металл считать не станем. А хотите знать, какими
вооруженными силами располагала Римская империя во II в. н. э.? Нет ничего проще. После
смерти Октавиана Августа (первого римского императора) армия подверглась решительному
сокращению – до восемнадцати легионов (вы помните численность нового легиона?). Правда,
вскоре количество легионов увеличилось до 25, а при императоре Септимии Севере – даже до
30. Дальше следует совершенно очаровательный пассаж современного историка: «Даже с
учетом гвардии, вспомогательных войск и флота империя имела во II в. вооруженные силы
всего (!) в 350–400 тысяч человек на 60 миллионов человек населения». А вот на рубеже нашей
эры, в эпоху гражданских войн, численность римской армии доходила до 75 легионов…
Считайте сами, уважаемый читатель.
Хотелось бы поинтересоваться, откуда взялась нелепая цифра в 60 миллионов жителей?
Древний Рим в пору своего максимального расширения (во II в. до этого было еще далеко)
занимал территории современных Италии, Испании, Франции, Швейцарии, южной и
центральной Британии, Северной Африки, Югославии, Болгарии, части Румынии, Греции,
Турции и Палестины. Неужели на рубеже новой эры на этих землях проживало 60 миллионов
человек, если все население планеты Земля в ту далекую эпоху не превышало 150 миллионов, из
которых как минимум 50 приходилось на Китай? Если согласиться с выкладками наших
историков-ортодоксов, то придется признать, что необозримые пространства Евразии, Америки
и Африки южнее Сахары в те ветхозаветные времена пустовали.
Четырехсоттысячная римская армия во втором веке – это, конечно, сильно. Не так круто,
как два миллиона персов, но тоже весьма и весьма неплохо. Между прочим, в первые годы
царствования Екатерины Второй все пехотные части Российской империи насчитывали 283 000
человек, и даже эта скромная, по меркам наших продвинутых историков, цифра тяжким грузом
ложилась на государственный бюджет. Надо сказать, что гигантомания – вообще любимый
сюжет специалистов по античной истории. Вот как, например, развлекались в Древнем Риме:
«В амфитеатрах устраивали битвы на кораблях, для чего арену заполняли водой. В 80 году
новой эры император Тит устроил в амфитеатре театрализованное морское сражение…»
Невольно хочется спросить, лицезрел ли вживе автор сих строк хотя бы самый захудалый
античный амфитеатр? Это ведь огромное сооружение, вполне сопоставимое по своим размерам
с современными стадионами. Чтобы создать внутри него искусственное озеро, где могли бы
плавать настоящие корабли, потребуются миллионы кубометров воды! Откуда эту воду брали в
таком количестве? Как герметизировали многочисленные швы и неплотности постройки – ведь
амфитеатр все-таки не бассейн? В конце концов, как технически можно было провернуть
подобную операцию? Ведь в Древнем Риме насосов не знали. Водяной насос – это
принципиально иной уровень технологии, предполагающий наличие винтов, болтов и
герметичных прокладок, который был достигнут только на заре Нового времени (XVII в.).
Раз уж мы заговорили о чудесах, можно вспомнить и знаменитые гладиаторские бои. Мы
полагаем, что большинство наших читателей прекрасно помнят, кто такие гладиаторы. Это
профессиональные бойцы, искушенные во всех тонкостях вооруженного единоборства,
призванные убивать друг друга на потеху публике. Когда в романе какого-нибудь Джованьоли
читаешь о том, как великолепный Спартак непринужденно расправился с тремя противниками
на арене римского цирка, то принимаешь это как должное. Но вот перед нами старинная
хроника, автор которой запросто сообщает, что император Клавдий организовал для
развлечения публики морское сражение, в котором приняли участие девятнадцать тысяч (!)
гладиаторов и осужденных преступников. Другими словами, девятнадцать тысяч вооруженных
до зубов бойцов-профессионалов собираются резать друг друга, а пресытившиеся аристократы
явились на это зрелище поглазеть. Ответьте мне только на один-единственный вопрос,
уважаемый читатель: сколько нужно вооруженной охраны, чтобы избежать непредвиденных
последствий? Девятнадцать тысяч гладиаторов – это целая армия, причем даже не просто армия,
а своего рода спецназ, составленный из штучных бойцов, которых в течение многих лет обучали
всем хитростям и тонкостям военного дела. Кто и каким образом сможет оказать этим
профессиональным убийцам достойное сопротивление, если им вдруг расхочется потешать
плебс на трибунах? Можно ли даже в кошмарном сне представить, чтобы российские власти в
наши дни собрали на стадионе (в Грозном или Москве – принципиального значения не имеет)
несколько тысяч басаевских боевиков, с тем чтобы они продемонстрировали праздной публике
свое искусство?
Возвращаясь к вопросу о непомерных армиях древности, хотелось бы обратить внимание
читателей на следующее крайне любопытное обстоятельство. В Средние века непобедимые
армады, насчитывающие десятки и сотни тысяч солдат, в одночасье проваливаются в небытие.
При этом население Европы не только не уменьшилось, но даже заметно выросло, а уровень
развития науки, техники и ремесел был несопоставим с античными аналогами. Европейским
монархам до их героических легендарных предков – как до Полярной звезды. Пять-шесть тысяч
пехотинцев и сотня-другая конников – вот и все, что они могут вывести в поле. И ничего
удивительного в этом нет, поскольку нам сегодня хорошо известно, что стоимость полной
экипировки и вооружения одного-един-ственного рыцаря была эквивалентна цене сорока пяти
коров. Какие уж тут десятки тысяч гоплитов, одетых в сталь и бронзу…
И только во второй половине XVII столетия, когда промышленная революция стала
свершившимся фактом, картина стала понемногу меняться. Но даже в 1812 г. Наполеон
Бонапарт, сделавшийся полновластным хозяином чуть ли не всей Европы, смог двинуть на
Россию не более 600 тысяч солдат. При этом необходимо иметь в виду, что границу Российской
империи пересекли только четыреста тысяч, а двести остались на западном берегу Немана.
Между прочим, в знаменитом Бородинском сражении принимали участие всего-навсего 135
тысяч французов. Чем закончился российский поход Бонапарта, нам тоже хорошо известно.
Наполеоновские войны поразили воображение современников. Западная Европа не знала
ничего подобного на протяжении многих веков. Кровавая неразбериха захлестнула европейские
страны. Небывалый размах военных предприятий «маленького капрала» закончился для
Франции самой настоящей демографической катастрофой. Некоторые французские провинции
совершенно обезлюдели, и попадались села, где нельзя было отыскать мужчин старше
пятнадцати лет. Зализывать раны, нанесенные войной, прекрасной Франции предстояло еще
очень долго. Вплоть до начала Первой мировой войны просвещенные европейцы даже
представить себе не могли ничего сколько-нибудь отдаленно похожего по своему накалу и
ожесточенности на наполеоновские походы. Прозвище «корсиканского чудовища» он заработал
по праву. А сегодня нас хотят уверить, что за две с половиной тысячи лет до рождения
Бонапарта могущественные владыки древности запросто вели мировые войны с участием сотен
тысяч бойцов. Экономическая основа таких, с позволения сказать, эскапад современных
историков ни в малейшей степени не волнует.
Глава 2
Разя огнем, сверкая блеском стали
Пришла пора более подробно потолковать о кавалерии древних, тем более что читателю это
было в свое время обещано. Как мы помним, греки и римляне не придавали коннице большого
значения, а вот македоняне, персы и парфяне сделали ее основной ударной силой своих армий.
Первоначально Парфией называлась область, расположенная к юго-востоку от Каспийского
моря. К I-му в. до н. э. Парфянское царство значительно расширилось и занимало территории
современных Ирана и Ирака, соприкасаясь на западе с восточными границами Римского
государства. Римская экспансия на восток привела к тому, что прибрежные районы Малой Азии
и Восточного Средиземноморья (кроме Египта) подпали под власть римлян, в результате чего
Парфия оказалась отрезанной от Черного и Средиземного морей. Столкновение Рима и
Парфянского царства стало неминуемым. В 54 г. до н. э. 40-тысячная римская армия под
командованием Красса вторглась в Месопотамию. Поскольку основные парфянские силы
обрушились на Армению, чтобы воспрепятствовать ее союзу с римлянами, Крас-су
противостоял полководец Сурен, имевший в своем распоряжении только 11 тысяч конницы. В
53 г. до н. э. римские легионы встретились с кавалерией Сурена около города Карры.
В завязавшемся сражении римские войска потерпели сокрушительное поражение, а сам
Красс попал в плен. Римляне столкнулись с совершенно новой для них неприятельской
тактикой. Парфяне не стали ввязываться в рукопашный бой. Стремительные всадники Сурена на
быстром аллюре скакали вокруг римских легионов, расстреливая солдат из мощных луков.
Совершенно незнакомый с тактикой кочевников Красс попытался частью сил контратаковать
Сурена. Обратившись в притворное бегство, парфяне оторвали преследующий их отряд от
основного ядра римской армии и полностью его истребили. Кавалерийские атаки продолжались
до темноты, а римляне ничего не могли им противопоставить, поскольку их армия состояла в
основном из пехоты. Потери, понесенные римским войском, были исключительно велики.
Конные стрелки из лука принимали участие в битвах античности и до парфян. Такая
манера ведения боя была типична для всех кочевников причерноморских степей – легендарных
киммерийцев, скифов, сарматов. А вот западные европейцы, широко применявшие конницу
(например, македоняне и кельты), делали ставку на тяжеловооруженную кавалерию. Но и у
восточных народов существовала латная конница – она была у парфян, персов, тех же сарматов.
При этом не только всадник, но зачастую и конь был облачен в железную броню. Оружием
такого кавалериста было длинное копье и тяжелый длинный меч. Вот, скажем, как выглядел ка-
тафрактарий – тяжеловооруженный сарматский кавалерист. Он носил куртку-колет, обшитую
пластинами наподобие рыбьей чешуи, которые были изготовлены из бронзы или железа. Иногда
эта чешуйчатая броня могла быть роговой или кожаной. Голову ката-фрактария покрывал
высокий остроконечный шлем. Вышеупомянутое копье называлось «контос» и достигало в
длину, по мнению некоторых историков, четырех с половиной метров, поэтому воин держал его
обеими руками. А вот галльский (т. е. кельтский) всадник был снаряжен еще основательнее. По
сообщению древнеримского историка Тацита, он был с ног до головы закован в железо, шлем
украшался металлическим гребнем с пучком перьев, а на щите красовался девиз. Ну и скажите
на милость, чем этот древний конный галл отличается от средневекового рыцаря?
Полагаем, читатель уже догадался, что мы толкуем об античной кавалерии столь подробно
не ради спортивного интереса. Дело в том, что в древности не знали стремян. Согласно
современным представлениям (историки-традиционалисты с этим совершенно согласны),
стремя придумали в VI в. после рождества Христова то ли китайцы, то ли тюрки. У персов оно
появилось в VIII в., а в Европе только в X–XI вв. Тогда же здесь начинают использовать и
железные подковы. Согласно Историко-этимологическому словарю П. Я. Черных, в России
слово «стремя» впервые упоминается в XII в., а вот слово «седло» в этом словаре не упомянуто.
В скобках заметим, что имеются серьезные сомнения относительно VI столетия; надежной
датой широкого распространения стремени следует считать время не раньше X в. Особенно
настораживает китайская версия происхождения стремени, поскольку Китай, по расхожему
мнению официальных историков, является прародиной едва ли не всех технических новшеств –
от бумаги до пороха. Как согласуется с этими представлениями то простейшее обстоятельство,
что впервые объявившиеся в Китае западные европейцы (XVII в.) были вынуждены обучать
аборигенов элементарным вещам с азов, никто объяснять не берется.
Но не будем растекаться мыслию по древу, а продолжим наш рассказ. Надеемся, все наши
читатели знают, что такое стремя. Это необходимая принадлежность седла, предназначенная
для упора ног всадника, в виде металлической дужки с донцем, за которую на ремне к седлу и
подвешивается. Удобно сесть на лошадь и прочно держаться в седле без стремени очень трудно.
Ехать-то, конечно, можно – ездят в конце концов и без седла, и без стремян, пользуясь одной
только уздечкой. Но вот орудовать на полном скаку копьем и мечом и не слететь при этом с
лошади совершенно невозможно. Любой сколько-нибудь ощутимый толчок выбьет из седла
такого незадачливого кавалериста к чертовой матери. С законами механики, увы, не поспоришь.
Всадника, стреляющего из лука и обходящегося при этом без стремян, еще худо-бедно можно
вообразить, хотя нам представляется, что и такая процедура окажется чрезвычайно трудоемкой.
Но вот сражаться без стремян копьем и мечом, будучи вдобавок облаченным в тяжелый
доспех, – невозможно.
Самое пикантное состоит в том, что историки классического направления прекрасно
осведомлены: античность не знала не только стремян, но и настоящего седла с высокой лукой,
но сие обстоятельство их нисколько не обескураживает. Археологи древних стремян тоже не
находят, так что спорить тут, казалось бы, не о чем. Но списывать на этом основании в архив
сарматов-ка-тафрактариев, закованных в железо галлов, гетайров Александра Македонского и
иже с ними никто почему-то не торопится. Сочиняются головоломные конструкции, чтобы
любой ценой объяснить необъяснимое. Например, историк Ф. Кардини вполне справедливо
замечает, что совершенно непонятно, каким образом катафрак-тарий мог удержаться в седле, не
имея стремян и лишенный возможности пользоваться поводьями. «Эта эквилибристика, –
пишет он, – поражала и римлян». А вот дальше начинается полет буйной фантазии: «Вероятно,
у иранских всадников был способ фиксировать копье на теле лошади при помощи привязей и
особых ремней, или же равновесие достигалось благодаря тому, что всадник сильно прижимал
колени к бокам лошади, опираясь при этом на колчаны, привязанные сзади к седлу. При
столкновении с противником хитрость, быть может, состояла в том, чтобы развернуть торс
правым плечом вперед и цепко обхватить ногами тело лошади. Копье было хотя и неудобным в
употреблении (тот самый контос четырех с половиной метров длины. – Л. Ш.), но зато грозным
оружием». Что можно сказать по этому поводу? Голь на выдумки хитра. Иван Ефремов в своем
историческом романе «Таис Афинская» тоже придумал особую посадку при верховой езде,
желающие могут ознакомиться…
А вот как выглядит действительная эволюция конской сбруи. Специалист по военной
истории М. Горелик пишет (цитата по книге Д. Калюжного и А. Жабинского «Другая история
войн»): «Таранный удар копьем и связанная с ним опасность быть выбитым из седла
потребовали предельно крепкой посадки, что привело в XII веке к созданию седла-кресла с
высоченной, очень жесткой задней лукой, охватывающей стан всадника, на которую он
откидывался, уперев ступни вытянутых ног в стремена. Высокая передняя лука защищала живот
рыцаря. Строгость в управлении конем обусловила существование специального мундштука и
острых конусовидных шпор». И далее: «… Без седла не могло быть и речи о развитии тяжелой
кавалерии». Четко и ясно. А вот горе-историкам, которым не писаны элементарные физические
законы, почему-то невдомек, что одетый в железную броню всадник, не имея стремян и седла,
вряд ли даже на лошадь взобраться сумеет без посторонней помощи. Где уж тут махать мечом и
тыкать пикой во врага…
Воображению наших историков может позавидовать иной романист. Например, нам
рассказывают, что искусством верховой езды мы обязаны скифам – народу, населявшему в
древности причерноморские степи. Анализируются предметы скифской материальной
культуры, извлеченные из Чертомлыцкого кургана в нижнем течении Днепра. Речь идет о
сосуде, который датирован IV в. до н. э. На нем изображены скифы, ухаживающие за лошадьми.
Нам сообщают, что на этой картинке можно разглядеть не только седло, но даже и стремена,
правда, особого типа. Такое стремя якобы предназначалось только для того, чтобы вскочить на
лошадь, а вот ездили скифы все-таки без стремян. Не поленитесь, уважаемый читатель, и
изучите эти изображения самостоятельно, благо фотографий скифского золота в доступной
литературе полным-полно. Посмотрите, скажем, на вазу, где представлен скиф,
стреноживающий коня. Вы без труда обнаружите удила, стремена и английское скаковое седло.
Грива у коня аккуратно подстрижена. Одежда скифов скроена по фигуре, а обувь отдельно
пошита на правую и левую ногу, что, между прочим, научились делать только в Новое время. К
слову сказать, родители А. С. Пушкина такой обуви еще не знали. Можно спорить о том, когда
именно было изготовлено так называемое скифское золото, но что эти находки нельзя
датировать IV в. до н. э. – сомнению не подлежит.
Кстати, как вам вообще эта милая идея: стремя для посадки на лошадь выдумали, но вот
чтобы догадаться использовать его для верховой езды, нужно было помозговать еще несколько
столетий.
Но чемпионами по езде верхом без седла были в старину, несомненно, нумидийцы – народ,
некогда обитавший в Северной Африке. Прославленный Ганнибал, едва не победивший римлян
в III в. до н. э., вербовал из них свою легкую кавалерию. Оказывается, эти бравые ребята ездили
верхом почти совершенно нагие, не знали седла и стремян, а лошадьми управляли с помощью
прута и ремня. Более того, хронисты утверждают, что они не употребляли ни узды, ни поводьев.
И вот такой, извините за каламбур, бред сивой кобылы преподносится нам с самым серьезным
выражением лица. А как вам понравится следующий пассаж: «Если верить легендам,
составляющим основание древнейшей истории римлян (рассуждение само по себе
блистательное; как после этого можно всерьез говорить о достоверности античной истории? –
Л. Ш.), то можно прийти к заключению, что кавалерийская служба была известна еще при
основании Рима и получила некоторое развитие…» По преданию, Рим был основан в 753 г. до
н. э., вся его ранняя история предельно мифологизирована и насквозь легендарна.
Когда была одомашнена лошадь, в точности неизвестно. Следует иметь в виду, что лошадь
весьма затратна в содержании. Во всяком случае, на севере Европы очень долго пахали на
быках, а на юге обходились ручным трудом, поскольку урожайность была столь велика, что не
возникало необходимости обрабатывать большие земельные участки. Мы знаем, что вплоть до
начала крестовых походов чистопородных лошадей в Европе было очень мало, поэтому с XI в.
практиковался их ввоз из Аравии. Но и в Аравии с конским поголовьем было куда как негусто,
так что очень часто торговцы лошадьми оказывались у разбитого корыта – окупить расходы на
транспортировку лошадей им сплошь и рядом не удавалось. По этой причине чистопородные
лошади в Европе стоили чрезвычайно дорого: за хорошего коня без звука выкладывали сумму,
на которую можно было легко приобрести целое стадо коров в 40–50 голов. А вот в Древней
Греции царила полнейшая идиллия. Считать деньги там, видимо, еще не научились, поэтому
писатель и историк Ксенофонт (430–335 или 354 до н. э.) раздавал направо и налево следующие
рекомендации: «Если вы хотите иметь хорошую строевую лошадь, то должны испытать ее при
различных обстоятельствах, какие она только может встретить, например: переплывать рвы,
карабкаться на валы, подниматься и опускаться по крутым возвышенностям и носиться во весь
карьер по неровной местности, по покатостям и дурным дорогам. Большая часть лошадей не
соответствует ожиданиям не вследствие их недостатков, а потому что они не имеют должного
навыка. Если они хорошего сложения, то для того, чтобы они не были порочны, методическою
дрессировкой следует приучать их ко всему». Для полноты картины мы могли бы
процитировать пространное руководство по тренингу лошадей, составленное древними хеттами
совсем уже в баснословные времена – чуть ли не в конце III тысячелетия до н. э., но по
понятным соображениям делать этого не будем.
Чтобы закрыть «конскую тему» раз и навсегда, следует сказать еще несколько слов о
боевых колесницах, которые являлись основной ударной силой армий Древнего Востока вплоть
до того момента, когда лошадь научились использовать под седло. Гомеровские герои вихрем
врывались в стан неприятеля на этих стремительных двухколесных машинах, сея вокруг смерть
и разрушение; хетты и египтяне сшибались в смертельной схватке на горячих песках
Палестины; наконец, боевые колесницы были элитными частями непобедимой ассирийской
армии в начале I-го тысячелетия до н. э. В V в. до рождества Христова персы даже не подумали
отказаться от колесниц, хотя уже располагали к тому времени прекрасно обученной латной
конницей. Вспомните школьный учебник по истории Древнего мира, уважаемый читатель.
Персидская боевая колесница там нарисована во всей красе. По полю, усеянному трупами
павших бойцов, во весь опор мчится двухколесная повозка, сверкая стальными косами,
торчащими из ободьев и ступиц. А дышло этого броневика античности увенчано смертоносным
железным жалом. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что такое чудище предельно
нефункционально. Персидский монстр может катиться только по математической плоскости,
поскольку даже на гладкой дорожке ипподрома сия невразумительная конструкция
моментально опрокинется, зацепившись своими косами за первый же ухаб.
А как, интересно, эти железные серпы крепятся к колесу? Болтов древние египтяне и персы
вроде бы не знали. Наконец, элементарный вопрос: для чего вообще нужны все эти блестящие
причиндалы? Представьте на минуту, что такой ощетинившийся еж на колесах, сверкая своими
косами и серпами, врезается на полном ходу в боевые порядки вражеской армии. Что
произойдет дальше? Ответ лежит на поверхности: этот на диво слаженный возок через два-три
метра встанет как вкопанный, потому что на его острых железяках сразу повиснет несколько
тел. После чего неприятель вышвырнет к чертовой матери экипаж и разберет даровое оружие.
Совершенно очевидно, что боевая колесница не годится для рукопашного боя. Использовать ее
можно одним-единствен-ным способом: поставить в повозку стрелков из лука и сражаться на
расстоянии, держа при этом ухо востро. Как только враг переходит в атаку, нужно немедля
поворачивать коней и трусить к своим. В Гражданскую войну в России бойцы на тачанках так и
поступали. Бричка с привинченным к ней пулеметом представляет опасность, пока находится
на расстоянии, но стоит ей только оказаться в гуще вражеских солдат, как все, пиши пропало –
телегу отнимут вместе с оружием. Поэтому понятно, что винтить на колеса острое железо не
имеет ровным счетом никакого смысла. Между прочим, не лишним будет отметить, что даже
безо всяких серпов двухколесный экипаж представляет собой весьма неустойчивую
конструкцию. На гладкой дороге ею, умеючи, управлять можно, а вот кататься по пересеченной
местности – извините.
Надо сказать, что автор этих строк впервые усомнился в справедливости античной истории
давным-давно, как раз когда увидел в школьном учебнике эти персидские повозки, утыканные
серпами и косами. Стоит только приглядеться к изображениям боевых колесниц в старинных
рукописях, как сразу же возникает множество вопросов, даже если никаких ножей на них нет.
Прежде всего нужно было изобрести ажурное колесо со спицами. В далекой древности
применялись и сплошные деревянные колеса, но такие экипажи слишком тяжелы и громоздки
для конной тяги, поэтому в них впрягали быков. Из рисунков и описаний древнеегипетских
колесниц следует, что колеса этих повозок имели четыре или шесть спиц. К сожалению, вся
беда в том, что колес с четырьмя, пятью или шестью спицами в природе не существует, потому
что обод такого колеса никогда не будет круглым. Идеальный обод получается при двенадцати
спицах, когда каждая из шести равных частей обода насаживается на две спицы. Колесо совсем
не такая простая штука, как кажется на первый взгляд. Обод собирается из упомянутых шести
секций, изготовленных из гнутого дерева, причем спица обязательно пронзает обод, а другим
концом прочно вбивается в ступицу. Так что изобретение спиц и ступицы было серьезным
технологическим прорывом. Но и это еще далеко не все. На тележное колесо необходимо
натянуть стальную шину (так называемый бандаж) и прочно соединить ее железными хомутами
с ободом. Разумеется, можно обойтись и без стали, но такие колеса придется слишком часто
менять. Неплохо бы иметь и прочную железную ось (откуда египтяне брали железные оси за
двадцать веков до новой эры?), потому что деревянная чересчур хрупка.
Тем не менее нам предлагают модель древнеегипетской колесницы из дерева, которая
выглядит следующим образом: ось из ольхи, колеса и все остальное – из ясеня, а ободья колес
обернуты березовым лыком. Ось напрямую соединена с дышлом. М. Горелик так
прокомментировал возможности подобного экипажа: «Без сомнения, эта колесница имела
ритуальное значение, поскольку чисто деревянная конструкция не выдержала бы нагрузок ни в
быту, ни на войне». Надо сказать, что при изучении рисунков и моделей колесниц древности
невозможно избавиться от впечатления некоторой декоративности изделия. Ну никак не сможет
такая повозка ездить по земле, хоть ты застрелись! Кроме того, поражает воображение
небывалая технологическая эклектика – сочетание совершенно несочетаемых элементов. С
одной стороны, мы видим практически полное отсутствие упряжи (плечевое ярмо просто
наложено на лошадей, но никак не закреплено снизу), а с другой – цилиндрическую муфту, в
которую вставлена колесная ось. Увы и ах, господа, но не было муфт в пятом веке до новой эры,
хоть обыщись. К великому нашему сожалению, ни египтяне, ни ассирийцы, ни гомеровские
греки просто физически не могли изготовить прочную, надежную и быстроходную повозку с
конной тягой. Не существовало в те ветхозаветные времена соответствующих технологий, да и
железо было тогда товаром более чем дефицитным – оно стоило много дороже серебра и золота.
А если и были в древности умельцы, способные собирать такие колесницы (что вряд ли), то
цели при этом преследовались наверняка исключительно декоративные и ритуальные. Во
всяком случае, быть работоспособным экипажем сия зыбкая конструкция никак не могла.
Глава 3
Баллисты и катапульты
Но самое, пожалуй, удивительное в истории античного военного дела – это осадная техника
древних. Здесь нас ждут поистине невероятные открытия, рядом с которыми рассуждения о
тяжелой пехоте, латной коннице и боевых колесницах покажутся детским лепетом. Мы не
станем подробно разбирать устройство всех этих военных машин, тем более что в литературе их
описано великое множество. Это, во-первых, разного рода метательные машины (катапульты,
баллисты, фрондиболы, онагры, полиболы и т. д.), выбрасывавшие по навесной траектории
тяжелые камни и стрелы. Принцип работы таких механизмов был основан на упругой силе
канатов, свитых из воловьих жил или волос, поэтому их называют еще машинами торсионного
типа. Дальность стрельбы камнеметов и стрелометов, если верить историкам, превышала 300 м,
а вес снаряда мог доходить до 100 кг. Тяжелые орудия предназначались для разрушения
укреплений противника, его военной техники и кораблей, а легкие стрелометы, бившие
горизонтально (были и такие), служили для уничтожения живой силы неприятеля. Говорят, что
они точно попадали в цель на дистанции до 200 м и даже имели специальные прицельные
приспособления. В зависимости от мощности и типа снаряда метательные машины
обслуживались командой специально обученных механиков от 4 до 10 человек.
Утверждают, что метательные установки, использующие силу скрученных жил или волос,
были изобретены в IV в. до н. э., а в дальнейшем значительно усовершенствованы. Большой
вклад в создание сложных механизмов нового типа внес знаменитый Архимед. Рассказывают,
что при обороне Сиракуз применялись грандиозные деревянные машины до 10 т весом,
построенные по его чертежам. Но вершиной античной военной инженерной мысли была,
пожалуй, так называемая полибола, которая могла вести автоматический огонь. Натягивание
тетивы и подача стрелы в этом устройстве производились автоматически, с помощью
бесконечной цепи, которая приводилась в движение вращением особого ворота. Помимо
метательных орудий, древние применяли при штурме крепостей осадную технику
принципиально иного типа. Это разного рода укрытия от метательных снарядов, таранные
черепахи, стенобитные орудия, движущиеся осадные башни и т. д.
Историки нам говорят, что сия разнообразная военная техника стояла на вооружении
античных народов – греков, римлян и китайцев. В связи с этим интересно отметить, что в
средневековых хрониках имеются многочисленные описания точно таких же устройств.
Средневековое происхождение военных машин представляется куда более вероятным,
поскольку в то время уже были в ходу необходимые материалы и соответствующие технологии,
а кроме того, существовало целое сословие грамотных ремесленников, которые были в
состоянии такую технику производить. Но дискуссия о том, когда именно придумали осадную
технику – в античную эпоху или в Средние века, представляется нам в значительной степени
непродуктивной по очень простой причине. Дело в том, что большая часть вышеописанных
механизмов в реальности работать не могла, что бы там ни утверждали древние хронисты и
современные историки. И хотя в старинных трактатах и на миниатюрах пруд пруди
изображений различных метательных машин (они попали даже на страницы Московского
лицевого свода XV в.), это ни в коей мере не может служить доказательством их реального
существования. В тех же источниках мы без труда обнаруживаем совершенную уже фантастику,
вроде зеркал, с помощью которых Архимед сжег вражеский флот, колесниц с серпами, пушек,
стреляющих за угол, и дивных рекомендаций обстреливать корабли противника бочками с
жидким мылом, чтобы сделать палубу скользкой.
А ведь многие из этих чудесных проектов с легкостью поддаются опытной проверке. К
сожалению, «опыт, сын ошибок трудных» у наших уважаемых историков явно не в чести. Если
бы вместо бесплодных умствований вокруг да около, кто-нибудь из этих ребят сам попробовал
поездить верхом в тяжелом вооружении без седла и стремян, или прокатиться на двухколесной
одноколке по разбитой деревенской дороге, или пострелять в цель из римской катапульты,
иллюзий у него относительно великолепных технических характеристик античной техники
заметно бы поубавилось. Но нет, сколотить модель метательной машины – дело хлопотное, а
вот бумага все стерпит. Поэтому уже не удивляешься, наткнувшись на следующий
замечательный пассаж (со ссылкой на сборник статей «Эллинистическая техника»):
«Распространяются метательные машины торсионного типа, одно из высших достижений
военно-технической мысли древности. Их мощность была так велика, что еще в XVIII веке
рассматривалась возможность отказаться от пушек и вернуться к ним, а по точности стрельбы
они превосходили мушкеты даже времен наполеоновских войн». Совершенно очевидно, что
автор имеет крайне смутное представление о возможностях артиллерии XVIII столетия. Между
тем, русская пушка под названием «единорог» великолепно зарекомендовала себя на полях
Семилетней войны (1756–1763), а своими блестящими победами русская армия была не в
последнюю очередь обязана именно умелому применению артиллерийского огня. Король
Пруссии Фридрих II писал, что он ничего так не боится, как русских пушек, и называл их
дьявольским изобретением. И нас после этого хотят уверить, что полководцы Нового времени
были готовы отказаться от артиллерии в пользу баллист и катапульт?
Вот и выходят из-под пера историков такие, с позволения сказать, научные работы, в
которых толкуется о глубоких теоретических (!) исследованиях устройства торсионных машин.
И ведь даже формулы и расчеты приводятся! Опираясь на эти выкладки, авторы приходят к
выводу, что стрелять на триста с лишним метров тридцатикилограммовыми снарядами особого
труда не составляло, а машины гениального Архимеда метали камни аж до 80 кг весом.
Современный инженер прокомментировал эти расчеты следующим образом: «Создание же
деревянного сооружения массой в 9,6 т, способного переносить ударные нагрузки, при всем
уважении к гению Архимеда находится до сего времени за пределами даже наших технических
возможностей». Чтобы воочию продемонстрировать читателю реальные возможности
метательных машин древности, приведем пространную выдержку из статьи в журнале «Техника
и Наука» (№ 4 за 1983 г.). Журнал открыл дискуссию относительно достоверности сообщений о
военной технике древности, и один из читателей попытался идеи античных инженеров
воплотить в жизнь. Вот что у него получилось:
Глава 4
Плывет. Куда ж нам плыть?
Раз уж зашла речь о кораблях, поговорим об античном мореплавании. Тот факт, что
древние умели плавать по морю, сомнений, в общем-то, не вызывает. Великолепными
мореходами были, например, средневековые скандинавы. На своих стремительных
поворотливых драккарах, умевших ходить в крутой бейдевинд, они не только избороздили все
моря тогдашней Ойкумены, но поднялись и до ледовых широт, освоив земли, лежащие за
Полярным кругом – Исландию и Гренландию. Имеются серьезные основания полагать, что и
честь открытия Америки тоже принадлежит именно им. За пятьсот лет до Колумба Лейф
Счастливый, сын гренландского первопоселенца Эйрика Рыжего, благополучно причалил к
берегам Северной Америки. Некоторые трудности представляет лишь локализация открытых
территорий – одни исследователи говорят о полуострове Лабрадор, другие – об острове
Ньюфаундленд, третьи – о Баффиновой земле. Некоторые ученые полагают, что викинги
высадились намного южнее – в районе современного Бостона. Как бы там ни было, но размах
морских предприятий древних скандинавов впечатляет. Их изящные корабли неплохо
сохранились в плотных глинистых почвах, не пропускающих воздуха. Они были относительно
невелики – до 23 м в длину и до 4–5 м в ширину в средней части. Высокие мореходные качества
скандинавских судов сомнений не вызывают: еще в 1893 г. была построена точная копия
корабля из Гокстада, на котором норвежская команда менее чем за месяц пересекла
Атлантический океан в штормовую погоду. По окончании плавания капитан дал судну самую
высокую оценку, специально отметив большую легкость в управлении – даже в бурю с рулем
без труда справлялся один человек.
Не менее блестящими мореходами были полинезийцы, заселившие бесчисленные острова
Тихого океана в I-м тысячелетии н. э. На своих остойчивых катамаранах и проворных легких
лодках с балансиром они смело выходили в открытое море. Каботажное плавание (т. е. плавание
в виду береговой линии) исключалось, поскольку небольшие тихоокеанские острова разделены
значительными расстояниями. Мореплаватели солнечного восхода (так их назвал в своей
интереснейшей книжке Те Ранги Хироа, сам полинезиец по крови) замечательно умели
ориентироваться по звездам, которых в тропиках высыпает видимо-невидимо. Кроме того, в их
распоряжении имелись своеобразные карты, сплетенные из тростника, на которых вставленные
в ткань камни символизировали острова, а направление тростниковых стеблей обозначало
океанические течения и господствующие ветра. Сегодня трудно судить, насколько были
надежны такие морские карты, но не подлежит сомнению, что предки современных
полинезийцев, руководствуясь их скупыми указаниями, безошибочно находили дорогу в
открытом море.
Высокие мореходные качества самых примитивных плавсредств далекой древности (к
которым, к слову сказать, катамараны полинезийцев отнести никак нельзя) были не раз
продемонстрированы в эксперименте. Хорошо известно, что знаменитый Тур Хейердал
преодолел на бальсовом плоту несколько тысяч миль открытого океана, неопровержимо доказав
тем самым принципиальную возможность таких плаваний. Правда, его опыт, на наш взгляд,
требует одной существенной оговорки. Представим себе, что Солнечная система уже исхожена
вдоль и поперек, а на межпланетных трассах привычно курсируют грузовые и пассажирские
космические корабли. И вот появляется некий энтузиаст, увлеченный историей ранней
космонавтики. Сверяясь с чертежами давно минувших дней, он собирает примитивную
многоступенчатую ракету и совершает на ней беспримерный героический перелет к Марсу, а то
и к Юпитеру. Ученый мир ему рукоплещет – отныне можно считать доказанным, что наши
далекие предки могли без особого труда осуществлять такие дальние перелеты. К сожалению,
таким образом ничего доказать нельзя. Наш вымышленный энтузиаст прекрасно знал, куда
лететь, и опирался на базу данных, наработанную поколениями астронавигаторов. Точно так же
Туру Хейердалу было очень хорошо известно, под каким градусом широты и долготы он увидит
первую землю. В отличие от своего далекого предка, он не плыл в белый свет как в копеечку.
Короче говоря, принципиальная возможность некоего деяния еще не означает автоматически,
что подобное деяние было во время оно непременно осуществлено.
Такое длинное отступление потребовалось нам единственно для того, чтобы наглядно
проиллюстрировать всю непростоту проблемы. Серьезные морские путешествия в древности
были, вне всякого сомнения, возможны. Более того – очень может быть, что они даже
осуществлялись на практике. Но не следует забывать, что бесспорные плавания викингов и
полинезийцев происходили спустя по меньшей мере тысячу лет после аналогичных морских
походов греков и римлян. Итак, порассуждаем.
Прежде всего: все плавания в ту далекую эпоху были каботажными, т. е. осуществлялись в
виду береговой линии, и оставались таковыми вплоть до X–XI вв. н. э. Корабли древности были
конструктивно несовершенны и весьма ненадежны, поэтому капитаны, как правило, не
рисковали удаляться от берега на сколько-нибудь значительное расстояние. Отсюда следует, что
никаких плаваний через океаны во времена античности быть не могло, поскольку отсутствовали
навигационные приборы и морские карты. Но самое главное – гребные корабли греков и римлян
были попросту не готовы к таким экспедициям технически.
Относительно морских путешествий VIII–XI вв. мы располагаем достаточно достоверной
информацией и знаем, как выглядели корабли той поры. Не подлежит сомнению, что они не
могли ходить в открытом море вдали от берегов (суда викингов представляют собой
единственное исключение, но всякое исключение, как известно, лишь подтверждает правило), и
у нас нет никаких оснований считать, что за сотни лет до рождества Христова дело обстояло
иначе. Любое техническое нововведение принципиального характера, особенно получившее
практическое воплощение, в обязательном порядке подхватывается соседями. Если же вдобавок
оно с успехом может быть использовано на войне или в торговых делах, то ценность такого
открытия возрастает многократно. Совершенно невозможно себе представить, чтобы
технические достижения, позволившие осуществлять дальние плавания, в одночасье
провалились в небытие и оказались забытыми на века. По крайней мере, мы не видим ничего
подобного на протяжении всей достоверной истории человечества (примерно начиная с X в.).
Впрочем, на эту тему мы еще в свое время поговорим.
Если искусство кораблевождения и навигации стояло в античном мире на такой высоте, что
позволяло предпринимать длительные морские экспедиции, то каким образом все это кануло в
Лету, так что средневековым европейцам всему пришлось учиться практически с нуля?
Историки нам говорят, что Западная Римская империя пала под ударами варваров, а ее
богатейшее культурное наследие оказалось невостребованным. Пришельцы находились в самом
начале исторического пути и в силу этого не смогли освоить научные и технические
достижения античной мысли. Допустим. Но те же самые историки утверждают, что монголы,
завоевав в начале XIII в. Китай, моментально освоили китайскую осадную технику и в два счета
сделались приличными флотоводцами. Вряд ли монголы были намного культурнее древних
германцев или готов, но это не помешало им организовать морские путешествия в Индонезию и
Японию. В скобках заметим, что монгольские подвиги представляются нам совершенно
невероятными, но это совсем другой разговор. У наших историков явно не сходятся концы с
концами. Схожие события получают диаметрально противоположное толкование.
Впрочем, оставим бесплодные спекуляции, а приглядимся к изображениям античных судов.
Мы сразу же увидим, что у кораблей древности начисто отсутствует важнейший элемент, без
которого океанские плавания немыслимы. Этот элемент – корабельный руль. Хорошо известно,
что руль современной конструкции впервые появился в Византии, а в Европу попал только
после XIII в., где получил название наваррского руля. Его стали навешивать на ахтерштевень,
являющийся продолжением киля, что сразу же резко повысило маневренность судна и
позволило идти против ветра. Установленный на достаточной глубине, он разделял поток воды
на две струи, т. е. кораблестроители уже имели некоторое представление о законах сложения и
разложения сил. В древности же вместо руля пользовались обычным рулевым веслом, которое
мало отличалось от гребного. На крупных кораблях его крепили на корме и снабжали рычагом,
отдаленно похожим на румпель. Иногда по обеим сторонам кормы устанавливали два рулевых
весла. Понятно, что это был крайне малоэффективный способ управления, поскольку, во-
первых, такой импровизированный руль не имел надежной фиксации, а во-вторых, легко
отклонялся под ударами волн. Если для небольших судов этот недостаток принципиального
значения не имел, то с увеличением размеров корабля несовершенство рулевого управления
проявлялось все заметнее. Получается, что крупных кораблей ни греки, ни римляне строить не
могли – такие суда оказались бы в принципе неуправляемыми. Однако античные трактаты, как
всегда, грешат гигантоманией.
Скажем, до нас дошло описание греческого военного корабля, построенного в III веке до
новой эры, водоизмещение которого было не меньше 4000 т. Совершенно очевидно, что
управлять подобным чудищем было немыслимо. Это или чистейшей воды фантазия, или
описание испанского галиона XV в., да и то сильно преувеличенное. Действительно, в конце
пятнадцатого столетия сподобились построить монстр с водоизмещением в 2000 т, но сразу же
убедились, что мореходные качества этого урода оставляют желать много лучшего. Несмотря на
хорошую вместимость, судно с большим трудом могло идти круто к ветру, потому что
высоченный борт парусил со страшной силой. Даже при наличии руля и хорошего парусного
вооружения корабль был практически неуправляем. А нас хотят уверить, что в древности по
морям плавали гиганты вдвое больших размеров, причем без руля и на веслах.
Галера (а также все ее разновидности – античные бирема, трирема, пентера, далее везде)
была весьма несподручным судном в морском бою. По каждому борту этого гребного корабля
располагался ряд весел, каждое длиной до 15 м и весом до 300 кг. С таким тяжелым веслом
управлялась бригада в 5-10 человек. Держась за специальные скобы, гребцы вставали с банок и
делали несколько шагов вперед и назад в соответствии с заданным темпом гребли. Таким
образом, маневренность судна обеспечивалась исключительно трудом галерных рабов,
поскольку рулевое управление находилось в зачаточном состоянии. До изобретения
артиллерии, когда таран и абордаж находились во главе угла военно-морской тактики, успех
достигался слаженными действиями гребцов. Ситуация стала меняться века с пятнадцатого, но
даже в XVIII столетии (вспомните Гангут) гребные суда играли заметную роль в морских
сражениях. Достаточно сказать, что в битве у Ле-панто, имевшей место в 1571 г., испанцы,
генуэзцы и венецианцы наголову разгромили турецкую флотилию под командованием адмирала
Али-паши в основном за счет умелых маневров весельных кораблей. Турки потеряли более 200
судов и огромное количество солдат убитыми и пленными. Между прочим, взводом испанских
солдат в этом бою командовал знаменитый Сервантес, будущий автор «Дон-Кихота». На всякий
случай отметим, что эта громкая битва, положившая конец владычеству Османской империи на
морях, странным образом напоминает морское сражение между карфагенским и римским
флотом в 256 г. до н. э. близ мыса Экном (южное побережье Сицилии). Корабли, принимавшие в
нем участие, тоже исчисляются сотнями, а маневры противоборствующих сторон один в один
копируют перемещения флотилий у Лепанто.
Но не будем буквоедами, а обратимся к голой цифири. В морском бою у острова Саламин
греческий флот, насчитывавший, согласно Геродоту, 380 судов, разгромил персидскую армаду
из 1000 кораблей. Другие источники говорят о 600 судах, но все равно это непомерно много. А
вот в ходе Пелопонесской войны, которая продолжалась 27 лет (431–404 гг. до н. э.), в морском
сражении у острова Лесбос столкнулись афиняне и спартанцы. У афинского стратега было
всего-навсего 70 триер против 140 спартанских. И хотя он действовал весьма грамотно (часть
судов затопил, чтобы загородить вход в Митиленскую бухту, а на другие поставил метательные
машины), противостоять превосходящим силам противника было крайне трудно. Поэтому
афиняне спешно отрядили два корабля за помощью, которая не заставила себя долго ждать. В
поддержку афинскому флоту выступили еще 150 триер. Но спартанцы вовремя разгадали сей
хитроумный маневр, и, оставив 50 судов для блокады изрядно пощипанного отряда афинян,
выслали навстречу неприятелю 120 кораблей. Не станем мучить читателя – афиняне в конце
концов победили. Остается только один вопрос: каким образом сравнительно небогатые Афины
и совсем нищая Спарта могли собирать такие умопомрачительные флотилии? Ведь мало
корабли построить – их надо оснастить, вооружить, снабдить водой и провиантом, посадить на
них солдат (будем считать?) и только после этого отправить в поход. Для справки: транспортная
флотилия, силами которой Наполеон Бонапарт переправил 30-тысячную армию в Египет в
самом конце XVIII столетия, насчитывала чуть менее 300 судов, а прикрывали этот обоз всего-
навсего два десятка линейных кораблей.
Гигантомания античных хроник бросает в дрожь. Например, греческий историк Мемнон в
III в. до н. э. собственноглазно лицезрел восьмирядную октеру (поясняем для тех, кто не в
курсе: триера – судно с тремя рядами весел, пентера – соответственно с пятью). Каждым ее
веслом, пишет Мемнон, двигал отряд из 100 человек. Но это еще цветочки. А вот Плутарх пишет
буквально следующее: «…враги дивились и восхищались, глядя на корабли с шестнадцатью и
пятнадцатью рядами весел, проплывающие мимо их берегов…» Эллинистический царь
Птолемей II прославился сооружением одного двадцатирядного и двух тридцатирядных судов,
построенных на острове Крит неким необыкновенным корабельным мастером. С критянами,
впрочем, все ясно: эти бравые ребята избороздили все Средиземноморье еще за два с половиной
тысячелетия до рождества Христова. Их дело достойно продолжили неугомонные финикийские
купцы: говорят, что в конце VII в. до н. э. они за три года обогнули Африку и вернулись назад
через столпы Мелькарта (Гибралтарский пролив). Да что там говорить! Даже древние египтяне
на своих папирусных лодках без особого труда достигали страны Пунт (предположительно –
территория нынешнего Сомали), а грек Пифей в IV в. до н. э. добрался до заполярных широт.
Хотите знать, как выглядел большой торговый корабль в античном далеке? Откроем книгу
писателя Лукиана (правда, современные энциклопедии характеризуют его как писателя-
сатирика, но не мог же он ерничать напропалую): «Я, бродя без дела, узнал, что прибыл в Пирей
огромный корабль, необычайный по размеру, один из тех, что доставляют из Египта в Италию
хлеб… Мы остановились и долго смотрели на мачту, считая, сколько полос кожи пошло на
изготовление парусов, и дивились мореходу, взбиравшемуся по канатам и свободно
перебегавшему по рее, ухватившись за снасти… А между прочим, что за корабль! Сто двадцать
локтей в длину, говорил кораблестроитель, в ширину свыше четверти того, а от палубы до
днища – там, где трюм наиболее глубок, – двадцать девять. А остальное, что за мачта, какая на
ней рея и каким штагом поддерживается она! Как спокойно полукругом вознеслась корма,
выставляя свой золотой, как гусиная шея, изгиб. На противоположном конце соответственно
возвысилась, протянувшись вперед, носовая часть, неся с обеих сторон изображение
одноименной кораблю богини Исиды. Да и красота прочего снаряжения: окраска, верхний
парус, сверкающий, как пламя, а кроме того, якоря, кабестаны и брашпили и каюты на корме –
все это мне кажется достойным удивления. А множество корабельщиков можно сравнить с
целым лагерем. Говорят, что корабль везет столько хлеба, что его хватило бы на год для
прокормления всего населения Аттики. И всю эту громаду благополучно доставил к нам
кормчий, маленький человек уже в преклонных годах, который при помощи тонкого правила
поворачивает огромные рулевые весла…» (Цитата по книге Д. Калюжного и А. Жабинского
«Другая история войн».)
Мы уже не говорим про слог – длинные периоды, сложные придаточные предложения –
неужели так писали в III в. до н. э.? Это же Николай Васильевич Гоголь! А как вам, уважаемый
читатель, сам корабль? Между прочим, водоизмещение этого гиганта никак не меньше 4,5
тысяч т, а грузоподъемность составляет 3 тысячи т. Вспомните испанский галион XV в. и
подумайте на досуге, каким образом с помощью рулевых весел можно управлять таким
чудовищем. Англичане, кстати, наученные горьким опытом испанцев, почти не строили судов с
водоизмещением более 600 т – такие корабли были не только легче, но и не в пример
быстроходнее.
Мы уже писали о сотнях военных кораблей, принимавших участие в Первой Пунической
войне и 380 судах греков против 1000 персидских у Саламина. От этой дикой цифири рябит в
глазах. Готовясь к знаменитому индийскому походу, Александр Македонский подготовил к
отправке огромный флот. Число кораблей не называется, но если принять во внимание, что на
борту находились греческие и фракийские наемники, всадники из Согдианы и Скифии и боевые
слоны, а одни только экипажи кораблей насчитывали не меньше 20 тысяч человек, то счет судов
опять-таки должен идти на многие сотни. Историки, повторяющие эти досужие выдумки, никак
не могут понять, что флот не просто стоит денег, а денег огромных. Ведь в те далекие времена
судостроение было одной из самых высокотехнологичных отраслей, а по своему значению и
сложности его вполне можно сравнить, скажем, с авиакосмической промышленностью сегодня.
В реальной истории снаряжение и отправка большого флота всегда были делом исключительно
дорогим, причем нередко для этого требовались совместные усилия нескольких стран. В книге
Г. Мишо «История Крестовых походов» можно прочитать о непростых переговорах командиров
крестоносцев с венецианским дожем. Венеция пообещала предоставить суда для перевозки
рыцарской армии и провиант в расчете на девятимесячное плавание, а также дополнительно
вооружить еще 50 галер. Разумеется, услуги были предоставлены не за так. Венеция
претендовала на половину будущих завоеваний, а рыцари и бароны, кроме того, обязывались
уплатить Венецианской республике 85 000 серебряных марок – сумму по тем временам
огромную. А нам после этого рассказывают басни о персах, снарядивших в греческий поход
1000 кораблей, совершенно не задумываясь о том, что Венеция была как-никак богатейшей
морской торговой республикой, а персы – это вчерашние скотоводы, пусть и создавшие
большую империю. Скажите на милость, откуда возьмутся мастера, необходимые материалы и
навыки (да и деньги тоже – страна непрерывно воюет), чтобы построить такой
умопомрачительный флот?
Глава 5
Наука умеет много гитик
Глава 6
Плодовитые греки, или Пергамент и папирус
Да, чуть было не забыли: давным-давно жили на свете еще одни неугомонные пастухи –
древние арии, покорившие во II тысячелетии до н. э. Индию. Воля ваша, но пастух – самый
воинственный человек в истории. Правда, не очень понятно, почему у этого неграмотного
дикаря все выходит так гладко. Ухаживая за скотиной, обучиться воинскому строю, железной
дисциплине, тактическим и стратегическим премудростям ведения боя куда как непросто. Но
нашему кочевнику закон не писан: захотелось ему завоевать полмира – он и завоевал. Как
говорится, сказано – сделано.
Надо отметить, что назойливая цикличность, необходимо присутствующая в развитии едва
ли не всех древних культур, вообще является очень слабым местом ортодоксальной
исторической парадигмы. В этом смысле построения современных историков мало чем
отличаются от так называемой «теории круговорота» итальянского философа Джамбаттисты
Вико (1668–1744), согласно которой человечество неизбежно проходит три стадии развития –
эпоху варварства, век героев и век человечества. Однако «дурной бесконечности» у Вико все-
таки нет – повторение пройденного в рамках его концепции предполагает наличие вектора,
нацеленного вперед, поэтому развитие осуществляется по раскручивающейся спирали. В этом
смысле пытливый итальянец совпадает не только со Скалигером и Петавиусом, но и
позднейшими социологическими конструкциями вроде ортодоксального марксизма.
Глава 7
От Гомера до Аристотеля
Глава 8
Дубликаты и анахронизмы
Вот так и возникают нездоровые сенсации, как писали братья Стругацкие. Однако
подделки подделками, а нас все-таки интересуют вещи куда более фундаментальные.
Давайте присмотримся к особенностям христианского культа в Западной Европе XIII–
XVI вв. Принято считать, что вакхические пляски и оргиастические церемонии,
сопровождавшиеся разного рода излишествами, – неотъемлемая черта поздней античности,
своего рода пир во время чумы. Непредвзятое прочтение средневековых хроник заставляет
решительно пересмотреть эту точку зрения. Аскеза, умерщвление плоти, строгое следование
христианским заповедям были скорее идеалами, провозглашаемыми с церковных кафедр, а
реальная жизнь выглядела совершенно иначе. Многочисленные исторические исследования,
выполненные разными учеными и в разное время, однозначно свидетельствуют, что нравы,
царившие в средневековых монастырях, совсем недалеко ушли от античных вакханалий и
храмовой проституции древних. Богатейший иллюстративный материал, содержащийся в том
числе и в старинных Библиях, а также скульптурные изображения, выставленные на всеобщее
обозрение в соборах и церквах, не дают ровным счетом никаких оснований говорить о
строгости и воздержанности средневекового духовенства. Причем складывается впечатление,
что это были отнюдь не отдельные эксцессы, а общераспространенная практика. Ниже мы
приводим свидетельства, льющие воду на нашу мельницу, позаимствованные из работ вполне
традиционных историков, а также из книг Н. А. Морозова, А. Т. Фоменко, С. Валянского и Д.
Калюжного.
Вот что, например, пишет о нравах, бытовавших в монастырях XV века, Александр
Парадисис, автор романа «Жизнь и деятельность Бальтазара Коссы». И хотя это художественное
произведение, ему вполне можно доверять, так как роман написан добросовестно и
обстоятельно, с опорой на источники и верно передает быт и нравы той эпохи. Бальтазар
(Балтасаро) Косса – это бывший неаполитанский пират, сумевший получить звание «доктора
обоих прав», избранный римским папой под именем Иоанн XXIII (1410–1415). Итак: «От
отшельнической и благочестивой жизни монастырей первых веков христианства не осталось и
следа, разложение церкви и нравов в них достигло невероятных размеров… Не способствовала
строгости нравов и одежда монахинь, подчеркивавшая их природную красоту и стройность…
Почти все монастыри Италии, пишет Родонаки, принимали мужчин-посетителей. В дни
приемов монахини вызывающе громко рассказывали о своих детях… взбудораживая народ на
улицах.
О жизни монастырей в Венеции мы узнаем не только от Каза-новы. Сан Дидье пишет:
„Ничто в Венеции не вызывало такого интереса, как монастыри“. Были там частыми
посетителями и вельможи. И так как все монахини были стройны и красивы, ни одна не
оставалась без любовника. А забота надзирательниц о нравах выражалась в том, что они
помогали монахиням находить более искусные способы встреч с любовниками и покрывать их».
Далее со ссылкой на источники Александр Парадисис рассказывает, что монахини носили узкие
и короткие, в талию, платья с большим декольте, а иногда появлялись и в мужском платье.
«Одежда монахинь Рима тоже не отличалась скромностью. А флорентийские монахини, по
свидетельству одного настоятеля мужского монастыря, посетившего Флоренцию, напоминали
мифологических нимф, а не „христовых невест“. Во многих монастырях были устроены театры
и разрешалось давать представления, но играть в них могли только монахини…
Не отличались выдержанностью и монахини Генуи. В одном из папских указов с
прискорбием отмечалось: „Сестры из монастырей святого Филиппа и святого Иакова бродят по
улицам Генуи, совершают непристойные поступки, которые диктует им их необузданная
фантазия…“ Распущенность монахинь в болонском монастыре Иоанна Крестителя была
настолько велика, что власти были вынуждены разогнать всех монахинь, а монастырь закрыть…
Число монахинь, преследуемых правосудием за распутство, росло с каждым днем. Каждый
болонский монастырь имел кличку: „монастырь куколок“, „монастырь бесстыдниц“,
„монастырь кающихся Магдалин“, „монастырь сплетниц“, „монастырь Мессалин“…
Известный гуманист Понтано рассказывал, что в Валенсии испанцы свободно проникали в
женские монастыри и что трудно провести грань между этими святыми обителями и домами,
пользующимися дурной репутацией».
Сожительство монахов с монахинями было самым заурядным явлением. Известный
прозаик Эпохи Возрождения Мазуччо Гуар-дати (ок. 1415 – ок. 1475), автор сборника
«Новеллино», опубликовал книгу «Браки между монахами и монахинями», которая была изъята
и в 1564 г. занесена в список запрещенных католической церковью книг. Сам автор был предан
анафеме.
А ведь были еще знаменитые карнавалы, когда народ пускался во все тяжкие (самый
знаменитый карнавал – венецианский – продолжался почти полгода). Александр Парадисис
пишет, что в это время «женские монастыри превращались в танцевальные залы, заполнялись
мужчинами в масках». Историк Якоб Буркхардт приводит описание венецианского карнавала
1491 г., представлявшего собой самую настоящую водную феерию с участием такого количества
кораблей и лодок, «что на милю кругом не было видно воды». Чего там только не было, на этом
карнавале! Костюмированные представления, пантомима, регата, юноши и девушки,
наряженные тритонами и нимфами… Якоб Буркхардт пишет, что на средневековых карнавалах
стали воссоздавать триумфы древнеримских полководцев во всем их великолепии. (Как
известно, в Древнем Риме это была обычная практика: полководцев, одержавших важные
победы, чествовали с небывалой торжественностью и пышностью.) И далее он приводит
описание средневекового триумфа, который как две капли воды похож на античный: «В Риме
первым подобающе обставленным празднеством такого рода был, при Павле II, триумф Августа
после победы над Клеопатрой: здесь помимо шутовских и мифологических масок (которых и на
античных триумфах было предостаточно) наличествовали и все прочие реквизиты – закованные
в цепи цари, шелковые свитки с решениями народа и сената, костюмированный в античном
стиле псевдосенат с эдилами, квесторами, преторами и проч., четыре колесницы с поющими
масками и, конечно же, колесницы с трофеями. Прочие шествия более обобщенно олицетворяли
владычество древнего Рима над миром, и перед лицом реальной турецкой опасности здесь
хвастали кавалькадой пленных турок на верблюдах. Позднее, на карнавале 1500 г., Цезарь
Борджа, дерзко намекая на собственную особу, велел представить триумф Юлия Цезаря с
одиннадцатью великолепными колесницами, возмутив тем самым прибывших на юбилей
пилигримов».
Теперь скажите на милость, чем это красочное театрализованное зрелище отличается от
подлинного античного триумфа? Где критерий, который помог бы размежевать два этих
действа? На поверку оказывается, что у нас нет ровным счетом никаких оснований считать одно
представление оригиналом, а другое – его копией, ибо они сливаются до полной
неразличимости. В очередной раз мы вынуждены констатировать: нет решительно никакой
возможности понять, где кончается античность и начинается Ренессанс. Можно произвольно
разнести эти эпохи на любое количество лет, но картина от этого не изменится. Не бывает столь
детального, совпадающего в мельчайших мелочах повторения пройденного. Когда читаешь
описания средневековых карнавалов, временами берет оторопь. Тут и маскарадная свобода
нравов, и сражения всадников, и парады вооруженных горожан, и спортивные состязания, и бог
знает что еще. Вне всякого сомнения, это ни в коем случае не игра в античность и вообще не
игра, не подражание быту и нравам ветхозаветных времен, а самая настоящая живая жизнь.
А может быть, правы те историки и отцы церкви, которые говорят о забвении высоких
идеалов первых веков христианства? Быть может, разврат и разнузданность мирян и клириков
эпохи Возрождения есть не что иное, как измена древнему благочестию, элементарная порча
нравов? Ведь мы же видим, что церковь всерьез обеспокоена этой чудовищной вакханалией
увеселений и прилагает немалые усилия, чтобы ввести поведение своих прихожан в некие
благопристойные рамки. Папские указы сыплются как из рога изобилия, наиболее одиозные
монастыри закрывают, а монахинь отдают под суд. И хотя само папство в полной мере
поражено тою же самой болезнью, нельзя не признать, что картина все-таки начинает
понемногу меняться. Тем не менее это совсем не означает, что церковь повернулась лицом к
незапятнанным идеалам раннего христианства. Скорее всего, дело кроется в постепенном
взрослении общества. Кроме того, не следует сбрасывать со счетов и сугубо материальные
причины. Так, например, Н. А. Морозов в свое время полагал, что потребность в уничтожении
христиансковакхического культа могла быть вызвана широким распространением венерических
болезней в Европе.
В XII–XIV вв. происходило абсолютно то же самое, просто и церковь, и само общество
смотрели на творящиеся безобразия сквозь пальцы. Таким образом, обращение к чистоте
идеалов и показное благочестие – не более чем вывеска, ловкий пропагандистский трюк, с
помощью которого церковь пыталась оседлать ситуацию, делавшуюся все более неуправляемой.
Кошмарные ведовские процессы, преследование колдунов и борьба с сатанизмом в XV–
XVII вв. – лучшее тому подтверждение. А ведь в предшествующие столетия черной магией
занимались сами христианские священнослужители. Есть все основания полагать, что так
называемая черная месса была не пародией или карикатурой на католическую, а существовала
как самостоятельный культовый обряд и лишь впоследствии была приспособлена для нужд
христианского богослужения. Одним словом, никакого «правильного» христианства не было и в
помине, и за триста лет до эпохи Ренессанса состояние нравов в Европе было ничуть не лучше,
чем в последующие века.
Ученый XIX в. Шампфлери писал в своей книге «История карикатуры в Средние века»:
«Странные увеселения происходили в соборах и монастырях при больших праздниках церкви в
Средние века и эпоху Возрождения. Не только низшее духовенство участвует в веселых плясках
и песнях, особенно на Пасхе и Рождестве, но даже и главнейшие церковные сановники. Монахи
мужских монастырей плясали тогда с монашенками соседних женских, и епископы
присоединялись к их веселью». И далее Шампфлери приводит как самый скромный образец
(выдавая его почему-то за карикатуру) изображение ужина монахов и их возлюбленных из
Библии XIV в., хранящейся под № 166 в Парижской национальной библиотеке. Каким образом
карикатура могла попасть в Библию, Шампфлери не объясняет. Священные книги – не место
для острот и ерниче-ства, тем более что прочие миниатюры этого же издания не позволяют
заподозрить в авторе остряка. На упомянутой картинке изображена типичная вакхическая
ситуация: на переднем плане один из монахов предается любовным забавам с монашенкой, а на
заднем повторяется то же самое, но в массовом масштабе. Таких, с позволения сказать,
«карикатур» в средневековых рукописях – тьма тьмущая, немалое их количество имеется в
духовных и богословских книгах. По мнению Шампфлери, такие картинки имели
воспитательное значение: это не беспристрастная фиксация бытовых сценок, а попытка
предостеречь граждан от подобных поступков. Это более чем сомнительно, поскольку никто и
никогда не пытался отвращать народ от разврата публикацией порнографических изображений.
Кроме того, если бы автор действительно имел целью осмеять такое поведение, он непременно
дополнил бы свой сюжет чертями, увлекающими беспутных монахов в преисподнюю, или чем-
нибудь в этом роде. В скобках заметим, что как раз такие сюжеты (с чертями, адским пламенем
и проч.) появились в позднем Средневековье, когда церковь начала борьбу за чистоту нравов.
Здесь же этого нет и в помине, перед нами типичное вакхическое изображение, мало чем
отличающееся от соответствующих античных картинок. Кстати сказать, очень многие
средневековые Библии украшены миниатюрами с изображением вакханалий, плясок и бешеного
разгула, а заставки к главам увиты виноградными гроздьями, т. е. все выдержано в самой что ни
на есть античной манере.
Да что говорить о безымянных миниатюристах! Сам римский папа Пий II (1405–1464), в
прошлом писатель и историк, сочинял фривольные новеллы в духе Боккаччо, писал откровенно
эротические стихи и был автором непристойной комедии «Хризис» (Христос).
Через 700 лет после возникновения христианства (в рамках традиционной хронологии), в
VII в. н. э., собор в Шалоне запрещает женщинам петь в церквах неприличные песни, а
Григорий Турский (VI в.) протестует против монашеских маскарадов в Пуатье,
сопровождавшихся разнузданным весельем («безумными праздниками», «праздниками
невинных», «праздниками осла»). Шампфлери пишет, что только в 1212 г. Парижский собор
запретил монашенкам устраивать «безумные праздники»: «От безумных праздников, где
принимают фаллус, повсюду воздерживаться, и это мы тем сильнее запрещаем монахам и
монашенкам». По всей видимости, решения соборов, указы и запреты выполнялись кое-как и
долго оставались гласом вопиющего в пустыне, ибо в 1245 г. епископ Одон, посетив руанские
монастыри, сообщил, что поголовно все монахини с небывалым размахом предаются на
праздниках непристойным удовольствиям.
Одним словом, западноевропейский христианский культ во многих своих чертах совпадает
с античным вакхическим. Чем, скажите на милость, все вышеописанное отличается от античных
вакханалий и дионисийских оргий, растекавшихся по стране наподобие самых настоящих
психических эпидемий? В который уже раз мы обнаруживаем удивительные параллели между
Древней Грецией или Римом и средневековой Европой. Между прочим, пережитки и следы
языческого культа без труда обнаруживаются в христианской обрядности, даже если рассуждать
с вполне традиционных позиций.
Шампфлери в своей книге приводит огромное количество примеров непристойных
изображений, выставленных напоказ в христианских храмах. Ученый пребывает в некоторой
растерянности, будучи не в силах объяснить увиденное: «Что подумать, например, о странной
скульптуре, помещенной в тени под колонной подземной залы средневекового кафедрального
собора в Бурже?» Эта скульптура представляет собой выступающие из колонны в эротической
позе ягодицы человека, выполненные тщательно и экспрессивно. Шампфлери пишет: «На
стенах некоторых старинных христианских храмов мы с удивлением видим изображения
половых органов человека, которые угодливо выставлены напоказ среди предметов,
предназначенных для богослужения. Как будто эхо античного символизма, такие
порнографические скульптуры с удивительной невинностью высечены каменотесами». Ученый
сообщает, что подобного рода фаллические изображения особенно многочисленны в соборах
Жиронды, и рассказывает о том, как знакомый археолог из Бордо демонстрировал ему образцы
бесстыдных скульптур, выставленных в старых церквах его провинции на всеобщее обозрение.
Объяснять такие картинки осмеянием или издевательством над христианским культом
несерьезно. Их воспитательное значение тоже крайне сомнительно. Если позднейшие
изображения влекомых в ад грешников были и в самом деле призваны устрашить прихожан, то
что можно сказать о композициях, где обнаженные женщины восседают верхом на козлах в
сладострастных позах? Эротические скульптуры имеются на капителях кафедрального собора в
Магдебурге, а свод портала знаменитого собора Парижской Богоматери (Notre Dame de Paris)
украшен откровенно неприличным барельефом. Сошлемся на Н. А. Морозова: «…обнаженные
женщины вступают в сношения с ослами, козлами и друг другом, клубок человеческих тел,
сплетенных в припадке сладострастия, черти и дьяволы, развлекающие любовными
упражнениями прихожан и прихожанок». В связи с этим уместно вспомнить о многочисленных
эротических и порнографических античных изображениях и скульптурах, в большом
количестве обнаруженных, например, в Помпеях. Опять-таки мы не находим принципиальной
разницы между античностью и Средневековьем…
А. Т. Фоменко вслед за Н. А. Морозовым полагает, что христи-анско-вакхический культ,
отождествляемый с античным оргиазмом, существовал на протяжении нескольких столетий
вплоть до XV в. Перелом наступает только в XVI столетии, когда обновленная церковь стала
решительно открещиваться от своего вакхического прошлого. Нам представляется, что все
можно объяснить куда как проще.
Нет никакой необходимости прибегать к двухфазному развитию христианства – сначала
безудержный разгул, а потом сменившая его строгость нравов, совпадающая по времени с
началом Реформации (правда, Фоменко полагает, что борьбу с вакхическим культом начал еще
папа Григорий VII Гильдебранд в XI в.).
Христианство с самого начала сосуществовало с язычеством и естественным образом
многое позаимствовало из его культа и обрядности. Решительного отторжения и яростного
неприятия языческих верований в те далекие времена не было и в помине. Хорошо известно, что
в эпоху строительства романских и готических соборов религиозные праздники часто
заканчивались вакханалиями и свальным грехом. Изживание язычества было процессом
медленным, постепенным и очень непростым. Достаточно сказать, что пережитки язычества
сохранялись на Руси очень долго, вплоть до начала XIX в. Если обратиться к истории религии,
то можно без труда обнаружить, что фаллические культы и культы плодородия были в
определенное время неотъемлемой чертой едва ли не всех религиозных верований. Нет никаких
оснований считать, что раннее христианство представляло в этом смысле исключение из общего
правила. Совсем другое дело – удивительное сходство раннехристианского культа с античным
вакхическим. Едва ли не полное их подобие по многим параметрам наводит на мысль о том, что
многие средневековые события (история христианской церкви здесь совсем не исключение)
были намеренно или ненамеренно удревнены. Таким водоразделом в истории Западной Европы,
по нашему мнению, стали XIV–XV вв.: сначала опустошительная пандемия чумы в середине
XIV в., а потом взятие турками Константинополя в 1453 г. Впрочем, об этом мы уже писали.
Огромное количество поразительных совпадений и дубликатов обнаруживается в истории
Троянской войны, воспетой бессмертным Гомером. Поэтому мы предлагаем читателю еще раз
обратиться к противостоянию микенской Греции и малоазийской Трои, имевшему место, как
утверждают историки, совсем уже в незапамятные времена – то ли в конце XIII, то ли в начале
XII в. до н. э. Напомним, что подлинными рукописями Гомера современная наука не
располагает. Европейцы начинают знакомиться с его поэмами только в XIV–XV вв., а первое
печатное издание Гомера по-гречески выходит в 1488 г. во Флоренции. Понемногу слепого аэда
начинают переводить на итальянский, но первый полный перевод «Илиады» появился только
лишь в 1723 г.
Историки нам рассказывают, что средневековым европейцам Гомер был известен только в
выдержках, весьма и весьма фрагментарных, поэтому гораздо большим успехом пользовалось
изложение событий Троянской войны, сделанное ее мнимыми участниками Даресом и
Диктисом. История обнаружения этих записок крайне темна. В годы правления императора
Клавдия была вскрыта гробница некоего Диктиса, где обнаружили греческий текст,
повествующий о Троянской войне. Считается, что к IV в. н. э. он получил широкое хождение в
переводе на латынь, но ни греческим подлинником, ни переводом четвертого века наука не
располагает. Первым сохранившимся описанием Троянской войны сегодня полагают латинский
текст, традиционно относимый к VI в. после рождества Христова. Язык записок Дареса и
Диктиса приводит ученых в негодование: «Какой-то невежественный писака, живший,
вероятно, в VI в., составил сухое и монотонное изложение фактов; в Средние века он (сухой
язык. – Ред.) очень нравился». Тем не менее в Средние века эти записки ценились весьма
высоко; во всяком случае, им отдавали явное предпочтение перед «баснословной» поэмой
Гомера, доверия которому не было.
В XIX в. вокруг записок Дареса и Диктиса закипели страсти. Многие ученые отказывались
признавать их подлинность и называли позднейшим фальсификатом. Но совсем отмахнуться от
них, как от надоедливой мухи, все-таки не получается, так как Дарес упоминается Гомером в
«Илиаде» (песнь пятая, «Подвиги Диомеда»):
Кроме того, Дарес упомянут и в «Энеиде» Вергилия, а Гомер пишет о критском царе
Идоменее, сподвижником которого был некто Диктис. Остается только руками развести: через
1800 лет после окончания Троянской войны живые и здоровые ее свидетели и участники пишут
о ней воспоминания. Между прочим, сухой и невыразительный текст этих дневников породил в
Европе гигантское число произведений, посвященных Троянской войне. Вот только некоторые
из них: «Роман о Трое» Бенуа де Сент-Мора (XII в., Франция), «Песнь о Трое» Герберта фон
Фрицлара (XIII в., Германия), «Троянская война» Конрада Вюрцбургского (XIII в., Германия),
«История разрушения Трои» Гвидо де Колумна (XIII в., Сицилия). Кстати, книга Гвидо де
Колумна была переведена (причем с латыни) едва ли не на все важнейшие европейские языки, в
том числе и на русский (она входит в русский летописный сборник «Летописец Еллинский и
Римский», составленный в XV в.). Весьма любопытно, что среди этих авторов нет ни одного
грека, а их сочинения писаны по-латыни, по-французски, по-итальянски, по-немецки, но только
не по-гречески.
И только много позже появляется на свет божий великолепный греческий Гомер со своими
блистательными поэмами.
Исследователи средневековой латинской литературы пишут, что на протяжении тысячи лет
(вплоть до XVII в.) слава Дареса и Диктиса затмевала славу Гомера, а в XII в. на Западе Дарес
Фригиец стал одним из самых известных авторов древности. Исидор Севильский (ок. 560–636)
считал Дареса первым историком после Моисея и предтечей Геродота, а в том, что они были
очевидцами троянских событий, никто в Средние века не сомневался. Представление же о
неподлинности записок Дареса и Диктиса родилось сравнительно поздно – в XVIII–XIX вв.,
когда окончательно утвердилась официальная хронология. Историкам пришлось выбирать из
двух зол: или отказаться от длинной хронологии Скалигера и Пета-виуса, или признать
дневники Дареса и Диктиса фальшивкой. Разумеется, выбор был сделан в пользу официальной
хронологической схемы, которая к этому времени уже стала неприкосновенной священной
коровой. Хотя куда естественнее допустить, что сухие и неуклюжие записки Дареса и Диктиса
являются на самом деле первоисточником, а великолепные поэмы Гомера, написанные
безукоризненным слогом, созданы много позже.
Академик Фоменко полагает, что настоящая Троянская война происходила, вероятнее
всего, в XIII в. после рождества Христова, а война, описанная в «Илиаде», равно как
Тарквинийская война в царском Риме в VI–V вв. до н. э. и война византийцев с готами за
Италийский полуостров VI в. н. э. – не более чем ее фантомные отражения, разнесенные по
разным эпохам. Это только лишь основные дубликаты знаменитой войны, а всего их
насчитывается значительно больше. За подробностями читатели могут обратиться к работам А.
Т. Фоменко «Русь и Рим» и «Методы статистического анализа нарративных текстов и
приложения к хронологии». Мы не станем перечислять все параллелизмы в ходе этих трех войн,
а только отметим, что их очень много. Коротко перечислим самые основные.
Все три войны трактуются в хрониках как войны отмщения за оскорбление женщины. У
Гомера это Елена, у Тита Ливия (Таркви-нийская война в царском Риме) – Лукреция, в VI в.
н. э. – готская царица Амалазунта. Читавшие «Илиаду» должны помнить, что предысторией
Троянской войны стал спор трех богинь между собой о том, кто из них красивее. Судить
рассобачившихся теток вызвался Парис, сын троянского царя Приама. Победительницей стала
богиня любви Афродита (Венера), пообещавшая Парису любовь Елены, жены спартанского царя
Менелая. Парис приезжает к Мене-лаю во дворец, где его радушно принимают, и похищает
Елену.
Греки требуют ее вернуть, троянцы отказываются, и в результате вспыхивает война.
Предыстория Тарквинийской войны, разгоревшейся в царском Риме, известна нам в
изложении Тита Ливия. У власти в то время находился клан Тарквиниев, и среди мужчин тоже
возникает спор, чья жена лучше. Победа присуждается Лукреции, жене Тарквиния Коллатина.
Судьей выступает Секст Тарквиний, воспылавший безумной страстью к Лукреции. По Ливию,
он приезжает в дом Кол-латина, где его приветливо принимают, не подозревая о его
намерениях. Ночью Секст Тарквиний врывается в спальню Лукреции и овладевает ею силой.
Обесчещенная Лукреция кончает жизнь самоубийством. Заметим в скобках, что согласно
некоторым троянским хроникам, Елена тоже погибает. После самоубийства Лукреции
вспыхивает Тарквинийская война.
Героиней войны VI в. н. э. опять же является женщина – готская царица Амалазунта. Перед
тем как убить, ее насильно увозят на остров и заключают в крепость. Убийство Амалазунты
становится прологом к Готской войне. Интересно, что насильника Лукреции, Секста Тарквиния,
убивают; насильник Амалазунты Теодат был также вскоре убит. Между прочим, троянские
хроники тоже рассказывают о похищении Елены по-разному. По одной версии она уступает
Парису добровольно, а по другим – противится насилию.
В соответствии с версией А. Т. Фоменко гомеровский Ахиллес списан с византийского
полководца Велизария, Гектор – это дубликат короля готов Витигеса, микенский царь
Агамемнон – император Византии Юстиниан, а Улисс (Одиссей) – военачальник Нар-зес. Но
самое интересное даже не это. В Готской войне VI в. н. э. тоже находится место для
знаменитого троянского коня. Мы полагаем, что читателю сия легенда хорошо известна. Гомер
излагает ее следующим образом. Греки в течение многих лет безуспешно осаждают Трою и в
конце концов пускаются на хитрость. По совету хитроумного Одиссея они сооружают
огромного деревянного коня, в брюхе которого скрывается сильный отряд. Повинуясь воле
богов, троянцы втаскивают коня в город, а ночью греческие воины выбираются наружу и
открывают городские ворота. Греки овладевают Троей. Что и говорить, история
маловразумительная, особенно если принять во внимание, что некоторые хроники
рассказывают о гигантском медном коне, внутри которого могла разместиться тысяча воинов.
Конечно, миф он и есть миф, но все же не очень понятно, зачем троянцы втащили в город это
чудовище.
А вот если обратиться к событиям Готской войны VI в. н. э., то картина сразу же
проясняется. Прокопий Кесарийский (ок. 500 – после 565), византийский историк и советник
полководца Велизария, подробно рассказывает, как было дело. При осаде Неаполя византийцы
действительно применили хитрость. Внутрь города сквозь мощные городские стены проникал
старый полуразрушенный акведук. Прокопий описывает его как гигантскую трубу на
массивных ногах-опорах. Внутри этой трубы человек мог стоять в полный рост. Мы полагаем,
что читателю приходилось видеть фотографии старинных акведуков. Вполне вероятно, что
древние авторы могли сравнивать эти сооружения с огромным шагающим животным, которое
доставляет в город воду. Неаполитанский акведук давно не функционировал, поэтому отверстие
водовода было перекрыто на уровне городских стен каменной пробкой. Хорошо вооруженный
отряд византийцев (по Прокопию, несколько сотен воинов) тайно проник внутрь огромной
трубы, разобрал каменную кладку и таким образом оказался в городе. Ночью ворота были
открыты, и армия Велизария овладела Неаполем.
Между прочим, некоторые хроники, описывая события Троянской войны, говорят не о
коне, а о некоем подобии коня. Чтобы оценить метафору, нужно немного знать латынь. Слово
«вода» по-латыни пишется aqua (aquae), а «конь» – equa (equae). Таким образом, слова
«акведук» (водовод) и «коновод» практически идентичны – aquae-ductio и equae-ductio
соответственно. Разница, как мы видим, всего лишь в одной гласной.
Троянская война неразрывно связана с именем Гомера. Поскольку в соответствии с
реконструкцией А. Т. Фоменко в действительности она происходила в XIII в. после рождества
Христова (Готская война тоже всего лишь дубликат), естественно предположить, что в
средневековых хрониках могло сохраниться имя великого поэта. Нам даже не придется очень
долго искать. Помните рассказ о великолепном замке графа Сент-Омера в греческих Эсти-вах?
Вполне вероятно, что имя «Гомер» прилипло к повествованию о Троянской войне с легкой руки
этого графа. Но сначала следует сказать несколько слов о средневековой Греции.
В свое время мы уже писали о том, что в 1204 г. крестоносцы взяли штурмом
Константинополь, а на обломках Византии итальянское и французское рыцарство основало так
называемую Латинскую империю. На архипелагах Эгейского моря возникли республики
венецианского типа (Венеция принимала активное участие в четвертом крестовом походе), а
материковая Греция досталась французам. И хотя Латинская империя оказалась весьма
непрочным государственным образованием, европейские владения на Балканах
просуществовали вплоть до середины XV в., когда Греция была захвачена турками. К
сожалению, реконструкция средневековой греческой истории сопряжена с огромными
трудностями, так как дошедшая до наших дней информация крайне неполна и противоречива.
Промежуток времени протяженностью почти в тысячу лет зияет чудовищными провалами и
белыми пятнами. Ниже мы будем часто ссылаться на Ф. Грегоровиуса, оставившего
фундаментальный труд под названием «История города Афин в Средние века».
После падения Западной Римской империи в V в. н. э. Греция в буквальном смысле слова
исчезает с политической карты Европы. Грегоровиус: «Что касается собственно истории Афин,
то их судьбы в эту эпоху (речь идет о Средних веках. – Л. Ш.) покрыты таким непроницаемым
мраком, что было даже выставлено чудовищнейшее мнение, которому можно было бы поверить,
а именно, будто Афины с VI по X в. превратились в необитаемую лесную поросль, а под конец и
совсем были выжжены варварами. Доказательства существования Афин в мрачнейшую эпоху
добыты неоспоримые, но едва ли может служить что-нибудь более разительным
подтверждением полнейшего исчезновения Афин с исторического горизонта, как тот факт, что
потребовалось приискивать особые доказательства ради того только, что достославнейший
город по преимуществу исторической страны влачил еще тогда существование». Некогда
знаменитые греческие города, такие как Фивы, Коринф или Спарта, практически не
упоминаются византийскими летописцами; в хрониках гораздо чаще звучат имена итальянских
городов. Странным образом бесследно улетучивается классическая античная мысль, ровным
счетом ничего не известно о существовании в этот период в Афинах школ и библиотек, а
Парфенон превращается в христианский храм. Хотя в VI в. и появляются первые скупые
упоминания об Афинах как о небольшом византийском укреплении, якобы восстановленном
императором Юстинианом, Грецию в целом продолжает окутывать непроницаемый мрак. Это
глухая заштатная провинция со смешанным полуславянским населением. Примечательно, что
само слово «эллины» имеет весьма позднее происхождение. Грегоровиус пишет: «Только в XV
столетии Лаоник Халкокондил, родом афинянин, присваивает опять за своими земляками
наименование „эллинов“…»
Константинополь только в VIII в. н. э. начинает прибирать к рукам эту тьмутаракань.
Сообщается, например, что полководец Ставракий вернулся оттуда с богатой добычей, но
никакие города по-прежнему не упоминаются, а Греция в основном служит местом ссылки
политических преступников. Потом она снова проваливается в небытие на сотни лет, и только с
приходом крестоносцев постепенно рассеивается туман, затопляющий Балканы. Грегоровиус:
«В середине X века Эллада и Пелопоннес могли представляться императору Константину…
странами, впавшими в варварство, да и в XIII веке даже франкские завоеватели застали в Морее
славянское население». К сожалению, мы привыкли воспринимать крестовые походы крайне
однобоко, как грубое завоевание, сопровождавшееся резней, грабежами и чудовищными
зверствами. Кто спорит, были и убийства, и грабежи, и сожженные города – на войне как на
войне. Но не следует забывать, что крестовые походы были не только крупными религиозными
и военными предприятиями, но и важнейшими светскими событиями. Не один только папа
Иннокентий III приложил к ним руку. У Грегоровиуса можно прочитать об активном участии
светских властей Европы (бельгийцы, немцы, французы и т. д.), а в числе руководителей и
организаторов похода находилась высшая европейская знать – граф Балдуин Фландрский,
маршал Шампаньи Жоффруа де Виллардуэн, граф Гуго де Сен-Поль, Людовик де Блоа и другие.
Результатом крестовых походов стало образование на территории Греции мозаики
феодальных государств. В традиционной истории принято оценивать их роль в основном
негативно, но вот, например, Грегоровиус пишет следующее: «Новую историю для нее (Греции)
открыли именно патины, и новая история эта оказалась почти такой же пестрой, как древняя».
Ахайское княжество, занимавшее полуостров Пелопоннес, испытало сильнейшее культурное
влияние Западной Европы и просуществовало 227 лет. По меркам того времени, это было весьма
прогрессивное государственное образование, ибо князь не был монархом в полном смысле
слова, а являлся всего лишь первым среди равных в соответствии с феодальным кодексом.
Резиденцией афинских герцогов стал город Эс-тивы (античные Фивы). Происходит возвышение
Афин. Располагая удобным морским портом и находясь в союзе с Венецией, они быстро
возвращают себе былое морское могущество. В Фивах и Афинах обосновались генуэзские
купцы, и между ними и венецианскими купцами развернулась плодотворная конкуренция. Это
было время, когда пышным цветом расцвели литература и искусство, от которых странным
образом почти ничего не сохранилось. Гре-горовиус: «Княжеский двор Жоффруа II
Виллардуэна… даже на Западе слыл за школу утонченных нравов». Одним словом, мы опять
наблюдаем, как подобно фениксу из пепла возрождается и расцветает полузабытая античность.
Что же касается бесследно пропавших литературных произведений и памятников
изобразительного искусства, то вполне вероятно, что рукописи, фрески и скульптуры,
почитаемые сегодня древнегреческими, таковыми в действительности не являются, а были
созданы на протяжении двухсот пятидесяти лет интенсивной культурной жизни средневековой
Греции. Просто внедрение и официальное признание длинной скали-геровской хронологии
спровоцировало невероятный кульбит, в результате которого они оказались заброшенными в
незапамятную древность.
Хотя жизнь латинских государств не была совершенно безоблачной и порой случались
серьезные военные конфликты (так, рост афинского влияния вызвал сильное недовольство
Пелопоннеса, что привело к войне), в целом положение греческих княжеств и герцогств
оставалось достаточно стабильным. Крестоносную эпоху нельзя рассматривать как череду
непрерывных войн и походов. Большую часть времени царил мир, развивалась торговля, а в
Коринфе в 1305 г. даже функционировал парламент. Грегоровиус пишет, что на коринфском
перешейке, где в древности происходили игры Посейдона, теперь во славу прекрасных дам
ломали копья рыцари. Греция очень быстро превратилась в модное и привлекательное место.
Сюда съезжалась европейская знать, а многие принцы и принцессы навсегда переселились на
Балканы. Велось активное строительство, в большой чести были искусство, сочинялась музыка,
а у подножия Олимпа устраивались многолюдные спортивные состязания. Грегоровиус:
«Венецианские нобили, жаждавшие приключений, пустились в греческие моря, изображая из
себя аргонавтов XIII века… При дворе Феодора II жил знаменитый византиец Георгий Гемист
(Плетон), воскресший античный эллин». К сожалению, история латинских государств на
территории Греции известна нам с очень большими пробелами. Историк XIX в. В. Мюллер
писал: «Эти архивы дают нам лишь скелет той романтической драмы, театром которой была
Греция в продолжение 250 лет (имеются в виду XIII–XV века) и в которой играли руководящие
роли и живописная толпа бургундской знати, и германские рыцари, и военные авантюристы
Каталонии… и флорентийские богачи… и, наконец, принцессы и высокопоставленные дамы из
старейших французских родов».
Выше мы уже писали о графе Сент-Омере (Saint Homer, святой Гомер), который в своем
роскошном особняке в Эстивах сочинял по-старофранцузски героические песни о славных
плаваниях крестоносцев, ведомых отважным царем Итаки Одиссеем. Греческий язык был тоже в
ходу. Напомним читателю, что в XI в. по-гречески говорила вся римская знать, а Южная Италия
в свое время даже называлась Великой Грецией. У Грегоровиуса встречается это имя.
Оказывается, род Сент-Омеров играл исключительно важную роль в итальянских и греческих
событиях XIII в. и, в частности, принимал участие в крестовых походах. Поэтому совсем не
исключено, что ктото из представителей этого рода, живший в XIII–XIV вв., собрал семейные
предания о Троянской войне (которая, как мы помним, в действительности происходила в
XIII в. н. э.) и, будучи даровитым поэтом, переложил их изящными стихами. Между прочим,
нам известно, что один из Сент-Омеров, маршал Николай де Сент-Омер, принимал
непосредственное участие в войне 1311–1314 гг., события которой также, по-видимому,
частично вошли в троянский цикл.
В 1453 г. под натиском турок-османов пала Восточная Римская (Византийская) империя.
Афины отчаянно защищались, однако султан Омар приказал начать артиллерийскую
бомбардировку Акрополя, представлявшего собой сильную крепость. Грегорови-ус: «Нижний
город, сдавшийся неприятелю без боя, подвергся всем ужасам варварского нашествия… упорное
сопротивление Акрополя привело янычар в ярость…» Ценнейшие архитектурные памятники
XII–XIV вв. оказались до основания разрушенными, а много лет спустя эти развалины были
объявлены очень древними и приписаны античным грекам. Афины вновь на столетия
погружаются во мрак, а Греция надолго выпадает из сферы интересов Европы. Ее история
окончательно мифологизируется, а утверждение официальной длинной хронологии довершает
дело. В XVI столетии в Европе всерьез задавались вопросом о существовании Афин когда бы то
ни было, и только во второй половине XVII в. французские монахи составили первые планы
города.
Глава 9
Истоки традиционной хронологии
Глава 10
Археологические датировки
Но ведь не сошелся же клином свет исключительно на одной истории. Есть еще наука
археология, не имеющая жесткой привязки к письменным источникам, занятая изучением
предметов материальной культуры. Что могут поведать нам археологи о возрасте своих
находок? Оказывается, не так уж много. Например, Л. Вулли пишет, что «ассирологи решили,
что первая династия Ура, в существовании которой не осталось сомнений, начиналась около
3100 г. до н. э. Я, разумеется, с ними согласился». Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Последнее
слово все равно остается за историком, потому что у него в руках документы, а у археолога –
только битые черепки и ржавое железо, которые датировать ох как непросто. Впрочем, от
высказываний иных специалистов порой бросает в дрожь. Послушаем отечественного ученого
В. Янина: «Если в слое, обнаруженном при раскопках, встречаются изделия из стекла и шифера,
сердоликовые бусы, ювелирные вещи, украшенные эмалью, сканью и зернью, – значит, перед
археологами остатки домонгольского периода. Если всего этого нет – мы вошли в следующий
исторический период». Другими словами, историки просто договорились считать, что
монгольское нашествие привело к исчезновению на Руси изящных ремесел. Какая экспертиза,
помилуйте! Хлопотно, трудоемко, да и денег стоит. Все и без того предельно ясно: есть
ювелирные украшения – дело было до татар, не нашли ни одного самого завалящего браслета –
значит, на дворе уже XIV в. Замечательный образец строгой научности.
Вышеописанный метод называется стратиграфическим. Энциклопедический словарь
разъясняет, что стратиграфия – это чередование напластований культурного слоя по отношению
друг к другу, а также к подстилающим и перекрывающим его горным породам и отложениям. К
сожалению, стратиграфические датировки всегда относительны, а нередко и попросту
невозможны, потому что естественный порядок слоев может быть нарушен перекопами,
обвалами, оползнями, эрозией и т. д. Кроме того, стратиграфия как наука складывалась в XIX в.,
когда раскопки очень часто велись варварски. Поступающие в музеи вещи представляли собой
беспорядочную груду материала даже без сопроводительной описи. И хотя в наши дни
стратиграфическая методика значительно усовершенствована, применить ее к античности
удается редко, поскольку «копатели» предшествующих веков поработали на совесть.
Типологический метод классифицирует археологические памятники по материалу,
назначению, форме, способу обработки, орнаменту и т. д. Даже без объяснений понятно, что
типологический подход будет весьма ненадежным, если он не подкреплен стратиграфическими
наблюдениями. Кроме того, он грешит очень большим субъективизмом: один археолог
утверждает, что обнаруженные предметы похожи как две капли воды, а другой не усматривает в
них никакого сходства. Чтобы проиллюстрировать этот несложный тезис, приведем несколько
примеров. Шведский археолог О. Монтелиус, разделивший бронзовый век Северной Европы на
шесть стадий, полагал, что мечи с рукоятками разного типа не могли существовать
одновременно, а сменяли друг друга. Спрашивается, почему? Ведь это же чушь собачья!
Скажите на милость, почему люди не могли изготавливать мечи с рукоятками разного типа?
Почему короткие бронзовые кинжалы не могли использоваться одновременно с длинными?
Получается, что в древности нашу планету населяли клинические идиоты: чтобы изменить
форму изделия, им требовалось не меньше тысячи лет.
Вы думаете, мы шутим? Откройте труды по археологии, и вы найдете там массу
интересного. С самым серьезным выражением лица нам рассказывают, что в V тысячелетии до
н. э. металлическая продукция была представлена в основном шильями, иглами, зу-бильцами и
проч., и только много позже, в IV–III тысячелетии до н. э., ее ассортимент значительно
расширился: появились ножи, топоры с поперечным лезвием, тесла и т. д. При этом археологам
прекрасно известно, что орудия позднего каменного века чрезвычайно разнообразны – резцы,
топоры, молоты, кинжалы, ножи, пилы и многое другое. Теперь давайте порассуждаем.
Выдумывать изделия принципиально нового типа не нужно – в нашем распоряжении имеются
соответствующие каменные образцы (каменный век прекрасно уживался с бронзовым и даже
ранним железным). Радикально менять технологию металлообработки для расширения
ассортимента тоже нет необходимости. Почему же нож появляется через тысячу лет после
шила? Неужели, изготовив шило, люди в течение тысячи лет не могли додуматься до
металлического ножа и продолжали пользоваться каменным?
Одним словом, со стратиграфией и типологией все ясно. Совершенно очевидно, что
ценность этих искусственных периодизаций практически нулевая. Но ведь у нас в запасе
остались еще и так называемые независимые методы датирования древних памятников –
изотопные и дендрохронологические. Вот с последних мы и начнем. Дендрохронология
датирует исторические события и старинные деревянные сооружения на основе анализа
годичных колец древесины, которые нарастают неравномерно по годам. Принято считать, то
график толщины годовых колец примерно одинаков у деревьев одной породы, растущих в
сходных условиях в одном и том же регионе. Чтобы такой метод стал работоспособным,
необходимо сначала построить эталонную шкалу по годовым кольцам деревьев данной породы
на протяжении достаточно длинного исторического периода и уже с ее помощью датировать
некоторые деревянные археологические находки. Для этого надо определить породу дерева,
сделать спил, измерить толщину годовых колец, построить график, а затем сравнить его с
соответствующим отрезком эталонной шкалы. К сожалению, дендрохронологические шкалы в
Европе протянуты вниз всего лишь на несколько столетий. Многие ученые указывают на
серьезные трудности, с которыми сталкивается метод дендрохронологического датирования:
отсутствие старых деревьев в европейских лесах (как правило, не более 400 лет), особенности
строения древесины лиственных пород и др. Вдобавок дело осложняется тем, что многие
факторы в принципе невозможно учесть (особенности местного климата в то время, состав
почв, колебания увлажненности и т. д.), хотя они могут заметно повлиять на конечный
результат.
По всем этим причинам дендрохронологический метод не годится для независимого
датирования сколько-нибудь древних находок. Предположим, в распоряжении ученых оказался
кусок бревна, извлеченный из постройки, которая считается античной. Деревьев
двухтысячелетнего возраста в Европе нет, поэтому заключение о возрасте находки будет
сделано в рамках традиционных хронологических представлений. Если найденные
впоследствии другие бревна удастся хронологически привязать к бревну номер один, можно
будет сделать вывод о возрасте этих находок друг относительно друга – и только. Но
абсолютная датировка будет все равно ошибочной, поскольку первая находка была датирована
совершенно произвольно.
Существуют и другие подходы, претендующие на определение абсолютного возраста
археологических памятников. Это быстрота выветривания каменных пород и сооружений,
скорость осадко-накопления и некоторые другие. Однако все эти методики зависят от
огромного числа меняющихся во времени параметров, учитывать которые мы просто не умеем.
Так, современный исследователь А. Олейников сообщает (основываясь на данных традиционной
истории), «что египетский фараон Рамзес II царствовал около 3000 лет назад. Здания, которые
были при нем возведены, сейчас погребены под трехметровой толщей песка. Значит, за
тысячелетие здесь отлагался примерно метровый слой песчаных наносов.
В то же время в некоторых областях Европы за тысячу лет накапливается всего 3
сантиметра осадков. Зато в устьях лиманов на юге Украины такое же количество осадков
отлагается ежегодно». (Цитата по книге Г. В. Носовского и А. Т. Фоменко «Русь и Рим».)
Таким образом, в сухом остатке мы имеем только изотопные методы. Калий-аргонные
датировки применимы только к очень древним останкам, возраст которых исчисляется сотнями
тысяч лет. Радий-урановый и радий-актиниевый методы действуют в пределах 300 тысяч лет, но
и они мало чем могут нам помочь, поскольку дают погрешность порядка 4-10 тысяч лет.
Остается радиоуглеродная методика (радиокарбон), с помощью которой, как уверяют
специалисты, мы можем надежно датировать органические останки, возраст которых не
превышает 35 тысяч лет. Суть методики предельно проста. В атмосферном воздухе, помимо
стабильного углерода, всегда содержится некоторое количество углерода радиоактивного (C-
14). Химически два этих углерода абсолютно идентичны, поэтому они накапливаются в тканях
в той же самой пропорции, в которой присутствуют в атмосферном воздухе. Когда организм
(животный или растительный – значения не имеет) прекращает свое физическое существование,
накопленный в тканях радиоактивный углерод начинает распадаться. Зная период его
полураспада и исходное содержание C-14 в атмосфере, мы с высокой степенью точности можем
определить время, когда объект прекратил газообмен с внешней средой.
Казалось бы, у нас в руках имеется безукоризненная методика для абсолютного
датирования археологических находок органического происхождения. Но на практике, как это
часто случается, все оказалось далеко не столь гладко. Еще раз дадим слово А. Олейникову:
«Интенсивность излучений, пронизывающих атмосферу, изменяется в зависимости от многих
космических причин. Стало быть, количество образующегося радиоактивного изотопа углерода
должно колебаться во времени. Необходимо найти способ, который позволял бы это учитывать.
Кроме того… в атмосферу непрерывно выбрасывается огромное количество углерода,
образовавшегося за счет сжигания древесного топлива, каменного угля, нефти, торфа, горючих
сланцев и продуктов их переработки. Какое влияние оказывает этот источник атмосферного
углерода на повышение содержания радиоактивного изотопа? Для того чтобы добиться
определения истинного возраста, придется рассчитывать сложные поправки, отражающие
изменение состава атмосферы на протяжении последнего тысячелетия. Эти неясности наряду с
некоторыми затруднениями технического характера породили сомнения в точности многих
определений, выполненных углеродным методом».
Ахиллесовой пятой радиоуглеродных датировок является отсутствие обширной и надежной
контрольной статистики. Весьма показательно в этом смысле мнение У. Ф. Либби, автора
методики радиокарбонного датирования. Он писал буквально следующее:
Глава 2
Азбучные истины Кирилла и Мефодия
Глава 3
Преданья старины глубокой
Глава 4
Как пишут историю
Мы почти уверены, что рядовой читатель представляет себе работу историка примерно
следующим образом. Ветхие хроники, пожелтевшие от времени и покрытые пылью веков,
аккуратно разложены по соответствующим пронумерованным ячейкам, каждая из которых
снабжена точной датой. Поэтому исследователю остается только, предварительно изучив
старославянский, внимательно сопоставить записи хронистов и воссоздать объективную
картину событий далекого прошлого. К сожалению, на практике дело обстоит совсем не так
гладко и безоблачно.
Во-первых, ученые почти никогда не имеют в своем распоряжении подлинных документов
сколько-нибудь приличного «возраста». Как правило, работать приходится или с позднейшими
копиями, оригинал которых утрачен, или, что еще печальнее, с компиляциями, достоверность
которых вызывает очень большие сомнения. Сплошь и рядом на стол эксперта ложится
самостоятельное сочинение допотопного книжника, который, пробежавшись по верхам не
дошедших до нас хроник (если таковые действительно имели место, а это вопрос отнюдь
немаловажный), решил, что ему о делах давно минувших дней известно гораздо больше, чем
непосредственным участникам событий. С одной стороны, он вроде бы признает за древним
хронистом некое неотчуждаемое право первородства, поскольку летописец был, вне всякого
сомнения, «очевидцем и ушеслышцем» происшедшего, как любил шутить один из героев Льва
Кассиля. С другой стороны, он не считает для себя зазорным редактировать источник как бог на
душу положит: ведь ему, умудренному опытом наимудрейших, с высоты веков куда как виднее.
К сожалению, современные историки тоже страдают этой детской болезнью в полной мере.
Такому, с позволения сказать, специалисту ничего не стоит высокомерно обронить, что
летописец, дескать, ошибался, трактуя некое событие именно так, а не иначе. И в самом деле:
разве мог ничтожный инок захудалого монастыря разобраться в сути проблемы? Из двадцать
первого столетия, безусловно, виднее.
При этом ведь не скажешь, что наш современник кругом не прав. Определенные резоны у
него есть. Хронист был живым человеком и вполне мог ошибаться. Мы уже не говорим о том,
что он жил не в безвоздушном пространстве и уже только поэтому смотрел на вещи со своей
колокольни, вдобавок неизбежно применяясь к мнению власть имущих. Никакой князь (царь,
король, император) не потерпит, чтобы его придворный историограф начал резать правду-
матку. Такого выскочку моментально возьмут к ногтю и заставят изложить события как следует.
А как именно следует – ему популярно объяснят… Все это настолько тривиально и
общеизвестно, что, казалось бы, здесь нечего даже и обсуждать. А обсуждать, к сожалению,
приходится.
Дело в том, что историки очень часто впадают в другую крайность – по неведомым
причинам вдруг объявляют одну из многочисленных (и совершенно равноправных!) версий
святой и окончательной истиной. Так уж человек устроен (и историк здесь не исключение), что
ему очень нелегко расставаться с взлелеянной, тщательно выношенной и выпестованной
концепцией. И если вдруг открываются обстоятельства, не оставляющие от этой зыбкой
конструкции камня на камне, то такому человеку это нож острый. Всеми правдами и
неправдами он будет отстаивать ее истинность, особенно если она укладывается в
господствующую парадигму. Он будет биться как лев и не пожалеет ради этого «священного
дела ни репутации, ни титулки», как было написано в свое время у Н. Г. Помяловского в
«Очерках бурсы» по другому, правда, поводу.
Оставим в покое лирику и приведем простейший пример. Все учили в школе пушкинскую
«Песнь о Вещем Олеге» и должны помнить, как бездарно окончил князь дни свои: «Из мертвой
главы гробовая змия, шипя, между тем выползала». Не станем комментировать достоверность
предания, а просто отметим, что в летописях действительно имеются сообщения о том, что Олег
умер от укуса змеи. Но вот с датой смерти великого князя и местом его последнего упокоения
все обстоит далеко не так просто. Лаврентьевская летопись, например, сообщает, что это
событие имело место в 912 г., а похоронили Олега во граде Киеве, на горе Щековице. А вот
Новгородская летопись утверждает, что преставился великий князь в 922 г. в городе Ладоге, где
и похоронен. Говорят, что археологи даже раскопали близ Новгорода нечто, напоминающее
погребальный курган…
Вот так чаще всего и бывает. Поскольку обе летописи, без сомнения, подлинные, сие
обстоятельство окончательно запутывает дело. Которой же из них следует отдать
предпочтение? Оказывается, что совершенно невозможно установить, какой из документов
отражает реальную дату и место княжеского погребения. Отсюда следует очень важный вывод:
у нас нет ровным счетом никаких оснований предпочесть одну хронику другой. Мы не можем
проигнорировать летописные расхождения только потому, что, скажем, смерть князя Олега в
912 г. лучше укладывается в привычную схему. В нашем распоряжении имеются два бесспорно
подлинных документа, которые противоречат друг другу, и это приходится принять как
должное. И такая заковыристая ситуация при анализе древних и средневековых источников
является скорее правилом, а не исключением.
Вернемся к русскому летописанию. Как нам сообщают историки, официальное
летописание на Руси началось в XV в., т. е. почти одновременно с падением Византии и
завоеванием Константинополя турками-османами в 1453 г. Этим важным делом занимались в ту
давнюю пору приказные дьяки. Сей общепризнанный факт имеет один существенный нюанс:
мы не располагаем никакими надежными материалами по истории России для более давних
эпох, особенно если принять во внимание то обстоятельство, что какие бы то ни было
упоминания о древних рукописях в сочинениях приказных дьяков напрочь отсутствуют.
Систематизация летописных данных началась много позже. У истоков этого многотрудного
процесса стояли по-своему замечательные люди: основоположник норманнской теории (т. е.
призвания варягов на Русь) Готлиб Зигфрид Байер (1694–1738), заклятый враг норманистики
Михайло Васильевич Ломоносов (1711–1765), блестящий русский историк В. Н. Татищев (1686–
1750) и немец Герард Фридрих Миллер (1705–1783). Приложил к сему руку и князь М. М.
Щербатов (1733–1790), написавший «Историю России с древнейших времен» в семи томах,
которая послужила своего рода прологом к известному сочинению Карамзина(1766–1826). Годы
жизни этих ученых мужей мы перечисляем отнюдь не случайно. Они однозначно
свидетельствуют, что сколько-нибудь последовательная история Руси стала создаваться не
ранее XVIII столетия.
А вот основа основ русского летописания – летопись Нестора – впервые была опубликована
только в начале XIX в. (да и то по-немецки) Августом Людвигом Шлецером, немецким
историком, состоящим на русской службе. На русский язык ее перевел Д. И. Языков в 1809–
1819 гг., посвятив свой перевод императору Александру I. Примерно в это же время, в самом
конце XVIII или в начале XIX в., графом М. И. Мусиным-Пушкиным была обнаружена Лаврен-
тьевская летопись, которую издали только в 1846 г. Тот же Мусин-Пушкин представил на суд
общественности в 1795 г. и рукопись «Слова о полку Игореве», оригинал которой, как известно,
погиб в московском пожаре 1812 г. Опираясь на труды предшественников и «преданья старины
глубокой», Н. М. Карамзин составил в первой четверти XIX столетия всеобъемлющий труд –
«Историю государства Российского».
Сия сухая справка понадобилась нам исключительно для того, чтобы у читателя не
создавалось ненужных иллюзий относительно древности русского летописания. В нашем
повествовании мы уже не раз касались «Повести временных лет», отмечая попутно различные
неувязки и несообразности. Этот летописный труд, как полагают, был составлен в XII в.
черноризцем Печерского монастыря Нестором. Сохранился он в двух редакциях; старшие
списки одной из них входят в состав Лаврентьевской и Радзивилловской летописей, а другая
редакция – в состав Ипатьевской летописи. (Если читатель желает более подробно ознакомиться
с различными вариантами «Повести временных лет» и вообще русским летописанием, он может
обратиться к сочинению С. Валянского и Д. Калюжного «Другая история Руси», где эти
вопросы изложены весьма обстоятельно.) Хотя в наши задачи не входит кропотливый разбор
русских летописей, некоторое общее представление о строении Не-сторова произведения,
легшего в основу ранней истории Киевской Руси, читателю, на наш взгляд, дать необходимо.
Естественно было бы полагать, что все уцелевшие списки повествования монаха Нестора
имеют характер сквозных записей год за годом. К сожалению, сие действительности не
соответствует. Например, Лаврентьевский список начинается следующим образом: «В лето
6360, индикта 8, наченшу Михаилу царствовати, и нача прозыватися Русская земля». Год 6360-й
от сотворения мира – это 852-й от рождества Христова. А вот дальше начинается интересное:
«В лето 6361 (853-й от Р. Х.).
В лето 6362.
В лето 6363.
В лето 6364.
В лето 6365. (Годы добросовестно проставлены, но никаких событий под ними не
отмечено.)
В лето 6366. Михаил царь (византийский) изыде с вои (воинами) брегом и морем (Черным)
на болгары…» Затем идет еще несколько пустых дат и наконец под 6370-м годом от сотворения
мира (862-й от рождества Христова) рассказывается о приходе на Русь варягов и обнаружении
двумя боярами Рюрика города Киева на Днепре. В дальнейшем схема изложения не
претерпевает существенных изменений: череда пустых дат периодически «разбавляется»
событиями, приуроченными к тому или иному году. Иногда записи предельно кратки, скажем:
«В лето 6537. Мирно бысть». А вот в записи под 1037-м годом (6545-й от сотворения мира) мы
натыкаемся на крайне любопытный текст: «Заложи (л) Ярослав город великый, у него же града
суть врата златыя; заложи (л) же и церковь Святыя София, митрополью, по семь церковь на
золотых воротех Святы Богордица благовещенье, по семь (заложил) Святаго Георгиа монастырь
и Святыа Ирины». Нам рассказывают, ни много ни мало, об основании Киева Ярославом
Мудрым. И как же изволите сей пассаж понимать? Ведь более полутора веков тому назад Киев
уже существовал, что однозначно следует из записи под 862-м г. этого же летописного текста!
Современные историки, стремясь найти выход из затруднительного положения, объясняют, что
здесь подразумевается или обнесение Киева крепостной стеной, или строительство так
называемого Ярославова города, значительно расширившее территорию Киева. По совести
говоря, не очень-то вразумительное объяснение…
А в конце летописного повествования нас поджидает еще один сюрприз. Самый древний
список оканчивается 1110-м г., а далее сделана приписка следующего содержания: «Игуменъ
святаго Михаила Селивестръ написах книги си Летописецъ, надеася от Бога милости прияти,
при великомъ князи Володимери Киевьском, а мне игуменом бывшю у святаго Михаила в 6624
(т. е. в 1116-м от рождества Христова) индикта 9 лета». То есть Несторова летопись,
оказывается, написана вовсе не Нестором, а каким-то Сильвестром, игуменом Михайловского
монастыря в Киеве, при великом князе Владимире Мономахе. Не лишним будет обратить
внимание и на такой пикантный момент: сохранилась сия летопись в копии, оканчивающей
повествование 1377-м годом, т. е. через 250 лет после последнего из описанных в ее начальной
части событий.
Историки говорят, что Нестор (или Сильвестр, не суть важно), сочиняя свой труд, опирался
на источники, которые до наших дней не дошли, поэтому и сумел столь обстоятельно изложить
дела давно минувших дней. Но как же тогда понимать пустые даты? При этом следует иметь в
виду, что это отнюдь не те годы, в которые действительно не произошло ничего
примечательного. В последнем случае автор, как нам уже известно, пишет «Мирно бысть» под
соответствующей цифрой, а такая запись чуть ли не единственная. Если Нестор и в самом деле
основывался на неких не сохранившихся до наших дней материалах, т. е. свидетельствах
современников, то пустых дат быть не должно (в крайнем случае, они должны быть помечены
как «бессобытийные»). Складывается впечатление, что эти пустоты в тексте не что иное, как
черновой набросок, схема, хронологический каркас, своего рода заголовки, нужные для того,
чтобы, выяснив что-нибудь любопытное, внести потом эту новость в текст. Таким образом,
совершенно очевидно, что летопись составлялась задним числом и является, строго говоря,
подделкой под настоящую хронику. Крайне маловероятно, чтобы автор использовал в своей
работе не дошедшие до нас источники. Между прочим, и сам летописец не особенно скрывает
тот факт, что работал, так сказать, творчески. Под тем же годом, где говорится о начале
царствования Михаила (852-й от рождества Христова), приведен расчет, сколько лет прошло от
Михаила до Олега (29), от Олега до Игоря (31) и т. д. Автор без затей пишет, что положил числа
от «перваго лета Михаила сего», хотя с тех далеких пор прошло более трехсот лет. Раз автор
рассказывает в том числе и о событиях XII в., то понятно, что он жил по крайней мере не
раньше. Тогда скажите на милость, каким образом наш хронист, трудясь в двенадцатом
столетии в киевском монастыре, мог знать, что происходило в Новгороде в девятом, особенно
если принять во внимание состояние тогдашних дорог и почти поголовную неграмотность?
Выводы читатель может без труда сделать сам.
Нам бы очень хотелось привести обстоятельный разбор Радзи-вилловской летописи,
предпринятый омским математиком А. К. Гу-цем, но, к сожалению, это заняло бы слишком
много места. Поэтому интересующихся мы отсылаем к его книге «Подлинная история России»
или к работе С. Валянского и Д. Калюжного «Другая история Руси», где имеются пространные
выдержки из сочинения Гуца, а сами ограничимся только коротким резюме. Во-первых,
рукопись грешит изрядным количеством подчисток и исправлений, которые бросаются в глаза
даже при самом поверхностном анализе. Дополнительно можно отметить, что тетрадный
переплет (а рукопись состоит из нескольких вложенных друг в друга разворотов, составляющих
тетрадь) датируется историками по филиграням (водяным знакам) XVIII в. Не подлежит
сомнению, что целью подчисток было освобождение места для дополнительных листов, потому
что все они (подчистки) касаются нумерации рукописных страниц, которая выполнена двояко –
латинскими буквами и арабскими цифрами. В скобках заметим, что сей любопытный факт тоже
следует иметь в виду, поскольку такой порядок нумерации был типичен для XVIII столетия, а
вот в XV в. арабская нумерация выглядела бы весьма странно (если, конечно, рукопись была
составлена на Руси). Хорошо известно, что до середины XVII в. в русских книгах и рукописях
употребляли исключительно церковно-славянскую нумерацию (т. е. латинскими буквами).
Что же содержится на тех листах (позднейших вставках – будем называть вещи своими
именами), для которых освобождали место? Один из них – это знаменитый рассказ о призвании
варягов на Русь. Любители отечественной истории помнят его почти наизусть: дескать, земля
наша велика и обильна, а порядка в ней нет… и т. д. и т. п. Ежели этот лист убрать, то Рюрик
становится просто первым русским князем, а от норманистики остается один пшик. Второй же
лист, вклеенный впоследствии, в каком-то смысле даже более важен, поскольку его с полным
правом можно назвать хронологическим. Откроем небольшой секрет: эту часть Несторо-вой
летописи мы уже несколько раз цитировали, но не довели изложение до логического конца. Вы
должны помнить, уважаемый читатель: «В лето 6360 (852-й от рождества Христова), индикта 8,
наченшу Михаилу царствовати…» и дальше все то же самое – о годах, истекших с начала
царствования византийского императора Михаила до начала правления Олега на Руси, потом
Игоря, потом Владимира, потом Святослава… далее везде. Но это только самое начало. Слегка
пощипав хронику правления первых русских князей, летописец с головой погружается в
глобальную хронологию. Больше всего на свете его волнует вопрос, сколько на самом деле
прошло лет от Адама до Потопа и от Потопа до Авраама.
Одним словом, на этом листке изложена вся хронология Киевской Руси в ее связях с
византийской и римской хронологией. Если этот лист убрать, то вся хронология «Повести
временных лет» (читай – русской истории) повисает в воздухе и напрочь лишается привязки к
всемирной истории, созданной трудами Скалигера и Петавиуса. А нам, грешным, остается
допустить только одно: что один из имеющихся на сегодняшний день древнейших списков
«Повести временных лет» (Радзивилловский) был, вероятнее всего, изготовлен в начале XVIII
столетия, а его страницы содержат следы грубой фальсификации, предпринятой то ли по
политическим, то ли по идеологическим соображениям.
Справедливости ради стоит сказать, что летопись Нестора сделалась катехизисом
отечественной истории и неприкасаемой священной коровой сравнительно недавно. Старые
историки, имевшие в своем распоряжении безвозвратно утраченные хроники, были куда как
свободнее в истолкованиях первоначальных дней земли русской. Например, уже
упоминавшийся нами русский историк и государственный деятель В. Н. Татищев был в 1720
году командирован в Сибирь, где постепенно разыскал не менее десяти версий Несторова труда.
Оказывается, что еще сравнительно недавно (по историческим меркам) свободно
циркулировали по крайней мере десять вариантов разнящихся между собой летописей Нестора.
А вот к нашему времени сохранился, к сожалению, один-единственный список,
оканчивающийся 1110-м годом. Опубликовать разысканное Татищеву так и не удалось,
поскольку вопрос приобрел отчетливую политическую окраску. Все мы с вами живем в России,
поэтому последующие события удивить могут разве что иностранцев, ничего не смыслящих в
отечественных реалиях. Татищеву было без экивоков сказано, что публикация неканонических
версий «Повести временных лет» чревата обвинением в вольнодумстве, а то и в ереси. В
заключение можно добавить, что сам В. А. Татищев относился к известному сочинению
черноризца Нестора весьма скептически, справедливо полагая, что «о князех старобытных
Нестор монах не добре сведом бе».
Насколько Нестор был «не добре сведом», мы уже убедились неоднократно, когда
разбирали его сочинение применительно к Крещению русской земли. Но о самом вопиющем
летописном провале (если, конечно, полагать, что «Повесть» действительно создавалась в XII в.)
не помешает еще раз напомнить. Последняя запись Несторовой хроники датирована 1110-м г. За
13 лет до этого (в 1097 г.) крестоносцы взяли штурмом соседнюю с Царьградом Никею, в 1098 г.
отвоевали у сарацин Эдессу, а еще через год (в 1099-м) овладели Иерусалимом, освободив от
неверных гроб господа нашего Иисуса Христа, каковое событие взволновало все христианские
страны. В 1100–1101 гг. пала Акка, и вся Палестина оказалась в полной власти крестоносного
воинства. Совершенно невозможно себе представить, чтобы ученый монах, бывший к тому же
на короткой ноге с византийскими писателями и обильно их цитировавший, никак не
отреагировал на эти эпохальные события.
Даже язычник, вытесывающий болвана из липовой чурки, должен был взволноваться,
поскольку такая основательная встряска не может не затронуть сопредельные страны. Камень,
брошенный в реку, оставляет круги на воде. Но наш летописец спокоен эпически. Под 1099-м г.
(освобождение гроба Господня) он фиксирует очередную заурядную усобицу,
сопровождающуюся убиением никому не ведомого князя. На все про все у летописца находится
пять строк.
Как такое может быть? Автор, числящий византийских теологов своими первыми
учителями, ничуть не озабочен тем обстоятельством, что закованные в сталь всадники топчут
поля в окрестностях Царьграда. Его гораздо больше занимает убогая стычка с каким-то
половецким Диогеничем, которого, пленив, ослепили. И ведь не скажешь, что хронист не
проявляет интереса к международным событиям, поскольку «Повесть» начинается именно с них
(вспомните византийского императора Михаила).
Короче говоря, средневековые летописцы были такими же живыми людьми, как и мы с
вами. Занося в свои сочинения «преданья старины глубокой», они легко и непринужденно
прибегали к редактуре (если, конечно, было что редактировать), руководствуясь самыми
разными соображениями. Добросовестное и максимально объективное воспроизведение
событий далекого прошлого занимало их в самую последнюю очередь, а на передний план
выдвигались дела сегодняшние, среди которых социальный заказ и политические пристрастия
играли далеко не последнюю роль. Прекрасной к тому иллюстрацией является Лицевой
летописный свод – самое крупное летописно-хронографическое произведение средневековой
Руси, охватывающее события с 1114-го по 1567-й гг. Он создавался по прямому заказу Ивана IV
Грозного в Александровской слободе, ставшей к этому времени политическим центром
Русского государства. Поэтому понятно, что специфика подачи материала была нацелена на
укрепление самодержавной власти и создание представления о том, что Русь является
легитимной наследницей древних монархий и оплотом православия. Около 1575 г. уже
подготовленный текст и иллюстрации к нему с изложением истории правления Ивана Грозного
в 1533–1568 гг. подверглись по личному указанию царя существенному пересмотру; на полях
рукописи сохранились многочисленные приписки, содержащие обвинительные материалы
против лиц, подвергшихся опричному террору. Таким образом Иван Грозный пытался оправдать
кровавые расправы над непокорным боярством.
Над составлением Лицевого летописного свода трудился целый штат царских грамотеев и
художников. К настоящему времени уже обнаружено несколько рукописей, которые легли в
основу Лицевого свода. Все эти рукописи (начиная от «Истории Иудейской войны» Иосифа
Флавия и заканчивая так называемым списком Оболенского Никоновской летописи) несут на
себе печать кропотливой работы: сохранились следы восковой разметки текста,
многочисленные поправки, сделанные свинцовым карандашом, а в тех местах, где текст
основного источника дополнялся по другому, на полях имеются карандашные пометки,
касающиеся перечня миниатюр. Мы полагаем, что уже из этого небольшого экскурса в теорию
и практику летописания хорошо видно, насколько далеко от истины расхожее представление о
труде хрониста как об объективной и неподвластной посторонним соображениям фиксации
событий далекого прошлого. Между прочим, современные историки ничуть не лучше. Мало
того, что они грешат в точности тем же самым, что и средневековые летописцы (т. е.
конъюнктурностью в худшем смысле этого слова), так они еще вдобавок считают себя в полном
праве высокомерно одергивать древнего хрониста. Вы можете запросто прочитать что-нибудь
примерно в таком роде: «Автор ошибочно полагает, что не новгородский народ, а князья
решили истребить ордынских баскаков». Между тем в летописи сказано прямо
противоположное. Откуда, спрашивается, такая безапелляционность? Но историк даже не
думает хоть как-то прокомментировать свой тезис. Ему с высоты веков виднее. Честное слово,
временами хочется, как герою Михаила Жванецкого, подъехать совсем близко и вкрадчиво
спросить: «А почему, собственно?», постреливая при этом ну исключительно холостыми
зарядами…
Глава 5
Иду на вы
Все вышеизложенное – это своего рода дайджест, то, что должен знать всякий
интеллигентный человек. Как известно, любая научная истина проходит в своем развитии три
этапа: «Этого не может быть», «В этом что-то есть» и «Кто же этого не знает». Официальная
историческая версия монгольских завоеваний полностью попадает в третью категорию и
представляется само собой разумеющейся. Она сформировалась на пыльных раскопах и в тиши
кабинетных дискуссий, подтверждена кропотливыми архивными изысканиями и тщательным
сопоставлением ветхих рукописей, а ее незыблемость покоится на авторитетных мнениях
ведущих специалистов. Она давно стала общим местом. И все-таки, на наш взгляд, есть в этой
версии нечто невнятное, несуразное, нелепое, вызывающее естественное раздражение. Мы даже
не говорим о том, что она часто бывает не в состоянии ответить на элементарные вопросы и
изобилует массой натяжек, придуманных для данного случая. Чуть ниже мы подробно
остановимся на этих нестыковках и неувязках, не оставляющих от ортодоксальной парадигмы
камня на камне. А пока давайте рассмотрим все вышеизложенное с позиций элементарной
логики, с точки зрения, что называется, общесистемных соображений.
Уважаемый читатель, откройте обыкновенный малый атлас мира и возьмите в руки
линейку. Как вам покажутся тысячекилометровые евразийские просторы, которые должны были
в считанные годы с боями преодолеть бравые монгольские богатыри? Лучше бы, конечно, не
ползать по карте, а проехаться этими маршрутами живьем, хотя бы по железной дороге.
Простой, как мычание, вопрос: как мог сравнительно малочисленный кочевой народ, еще вчера
живший родовым строем, пусть даже создавший сильное централизованное государство и
самую совершенную военную машину своего времени, покорить за пару-тройку десятилетий
необозримые пространства Евразии, сокрушив при этом несколько сильных государств с
процветающей экономикой и большим населением? Ведь размах монгольских завоеваний
вполне сопоставим с театром военных действий Второй мировой войны. Более того: немцы все-
таки воевали в Западной и Восточной Европе и Северной Африке, а на Дальнем Востоке и в
бассейне Тихого океана действовали японцы. При этом как страны Оси, так и их противники
имели в своем распоряжении механизированные подразделения, авиацию и современный флот.
Наши же супермены из монгольских степей, сражаясь верхом и размахивая мечами, с блеском
проводят военные операции, до которых гитлеровским фельдмаршалам как до Полярной звезды.
Лихим кавалеристам с берегов Онона ни к чему союзники – они запросто воюют на два и на три
фронта, запросто перебрасывая войска на 6–7 тысяч км. И нам предлагают в это поверить?
К тому же монголы – это поразительно талантливые ребята. Как известно, камнем
преткновения для всех кочевников было взятие городов и крепостей. Мировая история знает
только одно исключение – армию Чингисхана. За четыре года войны в Китае монголы
основательно знакомятся с осадной техникой, стремительно налаживают ее производство и
легко обучаются ею пользоваться. Отныне никакие стены не остановят их победного
продвижения к последнему морю. Кстати, заметим в скобках, что сотни китайских городов (в
том числе многолюдный Пекин) были разграблены и сожжены еще до того, как в монгольских
войсках появились инженерные части.
Между прочим, население Китая, по оценкам демографов, даже на рубеже христианской
эры, т. е. за тысячу с лишком лет до монголов, составляло свыше 50 миллионов человек.
Население современной Монголии – чуть больше одного миллиона. Допустим, что раньше она
была многолюднее, страна просто бездарно растранжирила свой генофонд в непрерывных
войнах XIII столетия (правда, история опять же не знает примеров депопуляции в таких
масштабах, если, конечно, не проводилась политика целенаправленного геноцида, как в случае
с европейскими евреями в годы Второй мировой или американскими индейцами). Но даже в
этом случае население Монголии никак не могло быть больше 2–3 миллионов, если учесть, что
в Киевской Руси, природные условия которой куда как менее суровы, обитало в то время, по
осторожным оценкам, никак не более 5–6 миллионов человек. И нам предлагают поверить, что
многолюдный Китай – страна древней культуры и высочайших технических достижений того
времени, страна с прочной и стабильной экономикой – был побежден в считанные годы
полудикими варварами?
Между прочим, существует по крайней мере один косвенный аргумент, безусловно
свидетельствующий, что страна не подвергалась такому катастрофическому опустошению, как
это принято считать. Монгольские захватчики, в соответствии с традиционной версией, были
изгнаны из страны в 1368 г., и в Китае воцарилась династия Мин, которая уже в самом начале
XV столетия стала абсолютным гегемоном в Дальневосточном регионе. Скажем, в период с
1405 по 1431 г. Чжэн Хэ, приближенный императора, совершил семь дальних морских
экспедиций – в Индию, порты Персидского залива, на Мадагаскар и в Африку. О масштабах
этих экспедиций красноречиво говорит такой факт: в 1405 г. из гавани, находившейся северо-
западнее нынешнего Шанхая, вышел флот из 62 кораблей, на борту которых находилось более
27 800 человек. Эти морские экспедиции превзошли по своему размаху все, что было в истории
мореплавания до тех пор, не исключая плаваний таких предприимчивых мореходов, какими
были арабы. Плавания испанских и португальских моряков на протяжении всего XV в. тоже не
идут ни в какое сравнение с плаваниями китайцев. Под власть Китая отошла вся Маньчжурия и
район нижнего течения Амура. Вассалом минских императоров стала Бирма, а в 1407 г. был
подчинен Вьетнам. Уважаемый читатель, вы можете себе представить послевоенную Германию
конца 40-х в роли мировой державы?
Наконец еще одна мелочь: несколько лет ожесточенной войны в Северном Китае
неизбежно должны были лечь тяжким бременем на экономику новорожденного Монгольского
государства. Наверняка едва ли не все мужское население бедной страны приняло участие в
военных действиях. А кто в лавке остался? Кто обеспечивал бесперебойное снабжение
продовольствием оторвавшейся от своих баз армии? Кто производил вооружение (боекомплект
ведь надо обновлять, в ходе военных действий он имеет тенденцию приходить в негодность)?
Кто, наконец, присматривал и ухаживал за стадами в миллионы голов в самой Монголии? Кто
вообще обеспечивал производство всего и вся, что может потребоваться в ходе многолетней
войны? Дети, старики и женщины? Одним словом, представляется весьма сомнительным, чтобы
хилая экономика молодой и очень бедной страны сумела выдержать такие сверхнагрузки на
протяжении нескольких лет.
Очень любопытно сопоставить монгольские завоевания с походами викингов, которые
наводили ужас на христианскую Европу с конца VIII и по первую половину XI в., т. е. на
протяжении почти трехсот лет. Отважные язычники в рогатых шлемах обрушивались на мирные
веси и грады подобно стремительному самуму. Их юркие корабли проникали далеко в глубь
континентальной Европы по крупным рекам. Викингов боялись смертельно. Завидев суда под
полосатыми или красными парусами, с головами драконов и непонятных зверей на острых
форштевнях, жители приморских районов Англии, Ирландии, Франции и Германии бросали
дома и поля и спешили укрыться в лесах вместе с домашним скотом и скарбом. Замешкавшиеся
погибали под ударами мечей неукротимых северян. В церквах новоиспеченное духовенство
отчаянно молилось: «Боже, избавь нас от неистовства норманнов!»
Биографии людей той забытой эпохи причудливы невероятно. Древние скандинавы
освоили земли Исландии и Гренландии и даже (по всей видимости) проникли в Северную
Америку. Рунические надписи на могильных камнях недвусмысленно говорят о беспримерном
размахе походов далеких лет. Они поражают воображение. Человек мог родиться в Тронхейме
(Северная Норвегия), а сложить голову – в Малой Азии, близ Константинополя. Историк Л. Н.
Гумилев объяснял эту беспримерную экспансию бедного и немногочисленного народа особым
состоянием – пассионарно-стью (от французского passion – страсть). Теория удобная – она
позволяет все заковыристые вопросы истолковать вполне однозначно, увязав их с некоей
загадочной этнической энергетикой. Монголы, кстати, тоже не избежали этого
полумистического воздействия: по Гуми леву, именно в XIII в. среди монгольских племен
появляется генерация людей «длинной воли», решительно сломавшая прежний стереотип
поведения, исповедующая принципиально иные ценности и ориентированная на подвиги и
походы неведомо куда.
Как бы там ни было, но факт остается фактом: норманны долго и успешно воевали на всех
морях тогдашней Ойкумены. Но этим бойким ребятам даже в голову не пришло, что они могут
поставить на колени всю Европу. Они вовсе не стремились создать супердержаву,
охватывавшую целый континент. Почему? В первую очередь, потому что им это было не нужно.
Пограбить вволю можно и так; а создание империи – это совсем другой коленкор. Доступные
нам источники говорят: викинги действовали как самые обычные пираты, жгли города и церкви
и уводили в полон пленных. Ситуация для тех лет самая заурядная, поскольку христианская
Европа тоже проводила время в очень жестоких и кровопролитных войнах. Мы вынуждены
констатировать, что геополитическая ситуация в Европе принципиально не изменилась,
несмотря на исключительное давление со стороны северных варваров. Максимум чего они
добились – овладели землями в Северной и Южной Европе (Нормандия и Сицилия).
Справедливости ради следует сказать, что беспримерная экспансия норманнов на
протяжении трехсот лет тоже требует объяснения. Историки обычно называют несколько
причин: относительная перенаселенность и земельный голод; оживление торговли,
познакомившее скандинавов с достижениями других народов и стимулировавшее прогресс в
судостроении; наконец, классовое расслоение, сопровождавшееся выделением родовой знати,
интересы которой почти сразу же обратились вовне – к богатым южным странам,
представлявшимся практически неисчерпаемым источником всевозможных благ. В
Скандинавии стали возникать королевства, и «методология», так сказать, военных походов
претерпела существенные изменения. Грабительские рейды, предпринимаемые отдельными
конунгами, остались в прошлом; на смену им пришли профессиональные армии, способные к
проведению тщательно спланированных военных операций. Достаточно сказать, что Восточная
и Центральная Англия долгое время находилась под владычеством «северных людей», в
основном выходцев из Дании и Норвегии (так называемая «область Датского права» – Danelaw
по-английски). А в начале XI в. датский король Кнуд Могучий подчинил всю Британию,
сделавшись королем англичан, датчан, норвежцев и части шведов. Правда, это эфемерное
образование оказалось непрочным и развалилось вскоре после его смерти в 1035 г.
Успехи норманнов бесспорны. Они не только жгли, грабили и облагали данью такие
города, как Париж, Лондон или Гамбург, но проникли и много южнее, разорив Севилью,
Лиссабон и Кадис. Красные паруса викингов появились в водах Западного Средиземноморья – у
берегов Испании, Марокко и Балеарских островов. В 860 г. норвежцы разграбили Пизу
(Северная Италия); руническая надпись оставлена варягами на плече каменного льва в Пирее
(близ Афин). Но в Средиземном море викингам приходилось нелегко – им здесь противостоял
сильный арабский флот. Далеко не всегда скандинавские дружины выступали исключительно в
роли захватчиков и пиратов. Морская торговля была не менее доходным делом, чем
грабительские походы. Остроносые корабли спускались по Волге и Днепру и бороздили воды
Каспийского и Черного морей. Норманны с готовностью пополняли ряды наемников в других
странах; мы знаем об их дружинах, состоявших на службе у византийских императоров и
русских князей. Само начало русской государственности теснейшим образом связано с
северными пришельцами. Можно как угодно относиться к летописному преданию о призвании
варягов (вероятнее всего, оно насквозь легендарно), но тот факт, что первые русские князья
были выходцами из скандинавских стран, сомнению не подлежит. Это подтверждается и
археологическими находками, и данными топонимики. Первые известные нам князья, сидевшие
в Новгороде и Киеве (Олег, Игорь, Ольга), а равно и часть их приближенных и дружинников,
были, вне всякого сомнения, скандинавами. О безусловном скандинавском происхождении
многих дружинников и купцов, близких к князю, свидетельствуют их имена, зафиксированные
в договорах Игоря и Олега с византийскими императорами в 911 и 944 гг. Но обрусели они
очень быстро. Уже сын Ольги Святослав носил славянское имя. И хотя династические связи
долго оставались очень прочными (дочь Ярослава Мудрого была замужем за норвежским
королем Гараль-дом Сигурдсоном), ни один самый последовательный адепт теории призвания
варягов никогда не говорил о завоевании скандинавами Древней Руси. Чего не было, того не
было. Перекраивать социально-политический уклад древнерусского государства на
скандинавский манер никто не собирался, а династические «распасовки» —вещь для
средневековой Европы вполне обычная.
Для чего нам понадобилось это пространное отступление? С единственной целью: чтобы
проиллюстрировать реальный ход событий. Мы увидели, что агрессивные и воинственные
норманны, воюя на протяжении трехсот лет (а не трех десятилетий, как в случае с монголами) с
христианскими королевствами Западной Европы, раздираемыми феодальными распрями и
усобицами, не сумели добиться ничего более существенного, как образовать несколько
эфемерных государств. Учитывая их беспримерные последовательность, порыв и напор, успех
более чем скромный. А теперь вернемся к нашим степнякам, покорителям полумира.
В свое время мы упомянули, что монголы создали сильное централизованное государство,
и именно отсюда пошла плясать губерния. Давайте на мгновение остановимся и немного
подумаем. Как спокон века вели себя кочевники на периферии оседлых держав? Все это знают:
набеги, походы, увод пленных (под выкуп), разграбление городов, которые не сумели себя
защитить. Никто и никогда не задавался целью присоединить к своим владениям территорию
оседлого государства. Почему? Ответ лежит на поверхности. Кочевникам это просто не нужно.
Если даже они оказываются в силах сокрушить армейские части своих оседлых соседей (что
само по себе весьма проблематично, так как выиграть затяжную войну у противника,
располагающего практически неисчерпаемыми ресурсами, попросту невозможно), моментально
возникает сакраментальный вопрос: а что делать дальше? Рассаживать на ключевые посты в
администрации поверженного соседа своих собственных чиновников? А где их взять, таких
ловких и ушлых, не только разумеющих грамоте, но и разбирающихся в деталях
делопроизводства? Если использовать чужих, то как их проконтролировать?
Еще одно немаловажное соображение. Как Чингисхану, даже с учетом его невероятной
популярности (неявно предполагается, что он был необыкновенным харизматиком,
поставившим под свою высокую руку разношерстные улусы), удалось добиться
беспрекословного подчинения от вождей степной вольницы? Кочевник он ведь на то и
кочевник: не пришелся по нраву самозванный хан – и гуляй, Вася! Собрал юрту, усадил в
повозки жену, детей и домочадцев и подался к черту на кулички. Ищи его свищи. Вот пример из
недавней истории: когда царские чиновники в 1916 г. чем-то сильно досадили казахам-
кочевникам, те просто снялись с места и откочевали в соседний Китай. И власти огромной
империи, раскинувшейся от Балтийского моря до Тихого океана, не смогли помешать им в
неполиткорректном предприятии.
Скажите на милость, уважаемый читатель, как Чингис мог увлечь своих вольных, как ветер,
соплеменников совершенно вздорной идеей о походе «к последнему морю?» Это ведь не
стремительный набег на соседей, которых ты знаешь как облупленных; это изнурительные
марши (за тысячи километров!) среди неведомых народов, где голову сложить – раз плюнуть.
Человек оказывается оторванным от семьи и близких на много лет. Привезет ли он ак-самиты
своей любезной – это еще неизвестно. А вот вероятность того, что он сгинет в неведомых
краях, – более чем реальна. Поэтому возникает простой, как апельсин, вопрос: каким образом
самый харизматический вождь мог подвигнуть своих подданных на выполнение абсолютно
утопической задачи? Другими словами: чем он их купил? В скобках заметим, что у него нет
таких надежных рычагов воздействия, каковые всегда имеются в распоряжении государя,
управляющего оседлыми подданными.
Теперь давайте немного порассуждаем вот о чем. Ортодоксальная история говорит нам, что
единая монгольская империя, раскинувшаяся от Тихого океана до Адриатики и Персидского
залива, просуществовала сравнительно недолго. Уже в конце XIII в. постепенно набирают
обороты процессы социальной дезинтеграции. В следующем столетии так называемый
коренной улус с центром в Каракоруме, Золотая Орда (обложившая данью Русь) и государство
ильханов (западная часть Средней Азии, Иран, Ирак и Закавказье) стали практически
независимыми государствами. Но при этом некоторое подобие былого единства все же остается.
Бесперебойно функционирует ямская служба, соединившая самые удаленные уголки Евразии.
По прекрасным дорогам несутся гонцы, движутся купеческие караваны и перемещаются войска.
Относительно самостоятельные улусы рассаживают на ключевые посты в завоеванных странах
свою администрацию, продолжают вести войны и заключать мирные договоры.
И вдруг все это хозяйство в одночасье проваливается в небытие. Огромные государства с
процветающей экономикой истаивают как дым. Давайте посчитаем. Из Китая монголы были
изгнаны в 1368 г., и империя Юань прекратила свое существование. Русь окончательно
сбросила иго в 1480 г., а уже во второй половине XVI в. началось неуклонное продвижение
русских на восток – за Урал, в Сибирь и далее к Тихому океану, получившее наименование
«хождения встреч солнцу». И что самое поразительное – не обнаруживается никаких следов
некогда могучей империи, хотя прошло не более 200 лет с момента ее краха. Пустота.
Знаменитый ямской тракт длиной в тысячи километров будто сквозь землю провалился, ни
малейших признаков городов или крупных поселений, никто не помнит о великих императорах,
потрясавших вселенную. Имена Чингисхана и Батыя никому не знакомы. Одно только
Кучумово царство, торчащее на Иртыше как перст, отдаленно напоминает государственное
образование. Но к монголам оно никакого отношения не имеет – Кучум здесь пришелец, он
родом из Бухары. А дальше вплоть до Байкала – редкое население, кочующее на необозримых
просторах, занятое разведением скота, промыслом пушного зверя и рыболовством. Правда, на
Алтае и в верховьях Енисея обитают оседлые племена, знакомые с примитивным земледелием и
кузнечным делом, но к монголам они, опять же, не имеют никакого отношения.
Между прочим, покорение Сибири оказалось делом нелегким. Отрядам казаков,
располагавшим огнестрельным оружием и имевшим у себя в тылу сильное государство, откуда
они могли черпать ресурсы, потребовалось около пятидесяти лет, чтобы с боями пройти путь в
несколько тысяч километров до Байкала, оставляя за собой цепочку укрепленных острогов. Хотя
технический уровень и военная подготовка сравнительно примитивных туземных племен не
выдерживали никакого сравнения с оснащенностью пришельцев, казакам временами
приходилось туго. Освоение Сибири далеко не всегда было мирным. Хроники пестрят
рассказами «о кровавой самояди», о жестоких эвенках и якутах, у которых «воины до-спешны, а
кони в железных досках». И нас хотят уверить в том, что вдвое больший путь, но только в
обратном направлении, за пару десятков лет проделали полудикие степняки, сокрушив по пути
несколько государств с процветающей экономикой? Это совершенная фантастика, притом
сугубо ненаучная.
Можно вспомнить и о фронтире американцев – так принято называть их продвижение на
Дальний Запад, к Тихому океану. Дело происходило еще позже – в XIX столетии, а в
распоряжении колонистов имелись капсюльные ружья и револьверы с унитарным патроном
против луков и томагавков индейцев. За спиной американцев (как и русских казаков) стояло
сильное государство с мощной, набирающей силу экономикой. И все же им (как и русским в
свое время) потребовались те же самые полсотни лет, чтобы пройти расстояние в 3–4 тысячи км.
Индейские войны бывали очень ожесточенными, и переселенцам порой случалось нести весьма
чувствительные потери, несмотря на громадное техническое превосходство. А вот монголам все
удавалось легко…
А колониальные войны европейцев в Черной Африке в конце XIX в.? У южноафриканских
зулусов были только копья и щиты против скорострельных винтовок и пулеметов англичан, но
колонизаторам временами приходилось очень непросто. Зулусские вожди Чака и Дингаан
создали обширную империю в Юго-Восточной Африке, а их многочисленные воины проходили
отменную боевую подготовку в специальных военных лагерях. Этим неустрашимым
двухметровым здоровякам, построенным в сомкнутые колонны, напоминающие фаланги
древности, не раз случалось опрокидывать боевые порядки английских войск. Атаковали они
стремительно, переходя с шага на бег, и рассказывают, что зулусским воинам не составляло
особого труда на своих двоих догонять спасавшихся бегством британских кавалеристов. Одним
словом, зулусы воевали блестяще, и чтобы сломить отчаянное сопротивление туземцев,
англичанам пришлось затратить немало сил и времени. А монголы легко и непринужденно
разгромили в пух и прах десятки многочисленных народов…
Ну хорошо, не будем спорить. Сделаемся покладистыми и поверим на слово
профессионалам. Им виднее: они потели в пыльных архивах и копали землю. Но черт возьми,
где же все-таки остатки былого величия? Где следы империи, протянувшейся от Пекина до
Киева? Где дороги и города или хотя бы их развалины? Где героические песни и предания,
запечатлевшие незабываемые подвиги степных богатырей в памяти потомков? Ни-че-го.
Удручающая пустота, абсолютный вакуум. Только бедное население, в массе своей живущее
родовым строем. Казачьи остроги стали первыми городами в этом диком краю. Остается сделать
безнадежный в своей логичности вывод: великая империя потому растаяла без следа, «как сон,
как утренний туман», что существовала только в воспаленном воображении историков.
К слову сказать, великолепный Каракорум, многолюдная столица, якобы раскинувшаяся в
степях Монголии и поражавшая воображение современников, так и не была найдена
археологами. А ведь о нем пишет Гильом Рубрук, участник посольства к великому хану
монголов, отправленного Людовиком Святым (1253 г.), о нем пишет знаменитый Марко Поло…
Францисканский монах Плано Карпини, посланный к монголам папой Иннокентием IV, тоже
пишет, правда, о золотоордынской ставке Батыя. Каракорум должен был быть огромным
городом, самым настоящим мегаполисом по средневековым меркам, поскольку одних русских
ремесленников, если верить летописям, туда уводили тысячами и десятками тысяч. Даже
русских огородников туда переселяли. Неужели всю эту публику гнали по диким степям за 5–6
тысяч км? Остается признать, что если Каракорум и существовал, то располагался не так уж и
далеко от Руси. А как быть с ценностями, свезенными из десятка разоренных подчистую
богатейших стран? Куда все это делось?
Итак, мы вынуждены констатировать, что мировая держава, наводившая ужас на весь
цивилизованный мир, канула в никуда. Ее попросту никогда не было. Но что-то ведь все-таки
было? Может быть, существовало могущественное золотоордынское ханство со столицей в
низовьях Волги, сокрушившее среднеазиатские страны, обложившее непомерной данью Русь и
изрядно пощипавшее государей Восточной Европы? К сожалению, тоже не получается. Русские
походы монголов в 1237–1240 гг. полны таким количеством нелепостей и нестыковок, что
только руками разведешь. Впрочем, об этом мы подробно поговорим ниже, а сейчас попытаемся
окончательно «закрыть» монгольскую проблему на Дальнем Востоке и попробуем ответить на
вопрос, что же в действительности происходило на территории Китая в XIII–XIV вв.
Мы уже говорили о том, что представляется совершенно невероятным, чтобы сравнительно
немногочисленные степняки, только вчера с грехом пополам выбравшиеся из пеленок родовых
отношений, подчинили своей власти огромную империю с населением в несколько десятков
миллионов человек. Пусть даже монголам удалось создать самую совершенную военную
организацию и добиться железной дисциплины (как они это сделали?), им попросту было бы не
вынести тягот многолетней войны с могущественным соседом. Младенческая экономика
накрылась бы медным тазом в два счета. Впрочем, об этом мы в свое время достаточно
говорили.
Но ведь империи Цзинь и Сун пали, а империя Юань была создана, чтобы в свою очередь
рухнуть в 1368 г. и смениться империей Мин. Но скажите на милость, уважаемый читатель: для
чего притягивать за уши монголов, чтобы объяснить эти события, вполне заурядные в
многовековой китайской истории? Да, монгольский элемент мог присутствовать в правящих
кругах Китайской империи, поскольку много монголов проживало на территории Китая (во
Внутренней Монголии). Эти люди могли получать образование, делать карьеру и занимать
административные посты. Так было, например, пятью столетиями раньше, в эпоху Тан, когда в
Китае даже возникла мода на все тюркское (Тюркский каганат был северным соседом империи
Тан в те времена). Между Китаем и Монголией существовали тесные торговые связи, не
исключено, что правящая верхушка империи Цзинь имела в Монголии свои интересы.
Монголов могли даже приглашать в Китай на военную службу. При этом, разумеется, бывали и
набеги, и пограничные инциденты, заключались перемирия и мирные договоры и т. д. Жизнь
есть жизнь. Во всем этом нет ничего из ряда вон выходящего: как известно, половцы и русские
очень долго жили бок о бок, воевали, мирились, снова воевали, заключали династические браки
«на высшем уровне»; половецкие военные отряды участвовали в междоусобных распрях русских
князей. Но разве могло прийти кому-нибудь в голову, что половцы покорят Киевскую Русь? Это
же бред сивой кобылы. О значении варяжского элемента в эпоху становления русской
государственности мы уже писали. Но разве варяги захватывали Русь? Нечто подобное, вне
всякого сомнения, происходило и в Китае. Существовали запутанные отношения дружбы-
вражды, выходцы из Монголии делали карьеру на китайской военной службе и в чиновничьем
аппарате, достигая, быть может, и «степеней известных». Дворцовые перевороты с участием
разных кланов и партий тоже нельзя исключить. Но какое отношение все это имеет к тотальной
войне на истребление с разорением обширнейших территорий? Подчеркнем еще раз: все могло
быть. Выходец из Монголии мог даже узурпировать императорскую власть и стать
полновластным хозяином страны. Правящая династия могла сменить имя. По этому поводу
могла вспыхнуть гражданская война – и это не исключается. Не могло быть только одного:
завоевания полудикими степняками огромной густонаселенной страны с сильной экономикой.
Что бы ни происходило в Китае в XIII–XIV вв. (пусть даже при участии монгольского элемента)
– это исключительно внутренние дела Китая. Весь ход мировой истории убеждает нас в этом
бесповоротно.
А что же говорят по этому поводу исторические источники? К сожалению, имеющиеся в
нашем распоряжении китайские хроники находятся в безобразном состоянии – в них царят хаос
и бессистемность. К тому же любому добросовестному исследователю следует всегда иметь в
виду три немаловажных обстоятельства. Во-первых, в Китае нет подлинных исторических
документов старше XVI в. В распоряжении историков имеются в лучшем случае только
позднейшие копии, которые невозможно сверить с оригиналом. Во-вторых, это особенности
старой иероглифической азбуки: она решительно не поддается однозначному прочтению. Все
зависит от того, кто читает – северный китаец, южный китаец, кореец или японец. Все четверо
получают совершенно разные тексты. В-третьих, китайские хроники неоднократно
переписывались, поэтому доверять сохранившимся документам весьма и весьма
проблематично. Впрочем, судите сами. Вот что происходит в Китае начиная с 1722 г., после
прихода к власти маньчжурских правителей: «Маньчжурские правители, подражая китайским
династиям, образовали особый комитет для составления истории предшествовавшей династии
Мин. Политической целью такой истории был показ исторической неизбежности падения
прежней династии и замены ее новой. Оппозиция не смогла примириться с такой трактовкой
истории павшей династии… Поэтому появились „частные“ истории Минской династии».
Власти, как водится, прибегли к репрессиям. Читаем далее: «Неугодные правительству книги
изымались, а виновные в их сокрытии подвергались строгим наказаниям. Так, в промежуток
между 1774 и 1782 гг. изъятия проводились 34 раза. С 1722 г. был предпринят сбор всех
печатных книг, когда-либо вышедших в Китае. Сбор продолжался 20 лет. Таким путем была
образована огромная для тех времен библиотека из 172 626 томов (10 223 названия). Для
разбора и обработки материала было привлечено 360 человек. Через несколько лет 3457
названий были выпущены в новом издании, а остальные 6766 названий были описаны в
подробно аннотированном каталоге. По сути дела это была грандиозная операция по изъятию
книг… и не менее грандиозная операция по фальсификации текстов. В вышедших новых
изданиях были изъяты все нежелательные места; менялись даже названия книг» (Всемирная
история в 10 томах, подготовленная АН СССР). Не правда ли, красноречивая цитата, уважаемый
читатель?
Одним словом, китайские хроники зачастую находятся в таком состоянии, что некоторые
современные историки попросту отказывают им в праве называться надежными историческими
документами. Другие же источники по истории монголов дальневосточных дел практически не
касаются (за редким исключением).
Глава 3
Батый и русские княжества
Сначала, как всегда, коротко изложим официальную версию. Первое столкновение русских
князей с «безбожными моавитяна-ми» – а именно так характеризует неведомый народ,
появившийся из глубин Азии, «Повесть о битве на Калке, и о князьях русских, и о семидесяти
богатырях» – произошло еще в 1223 г. на реке Калке. Объединенное русско-половецкое войско
было вдребезги разбито, а монгольские отряды двинулись вверх по Днепру, но, не доходя до
Переяславля, повернули обратно. Современные историки считают, что это была глубокая
стратегическая разведка, призванная всесторонне оценить будущий театр военных действий.
После этого знаменательного события о монголах на Руси прочно забыли на десять с лишним
лет.
Осенью 1236 г. огромная 150-тысячная (!) конная армия монголов под командованием
Бату-хана – сына Джучи и внука покойного Чингиса обрушилась на Волжскую Булгарию,
сожгла ее столицу, разорила страну и, форсировав Волгу весной 1237 г., начала затяжную и
кровопролитную войну с половцами и аланами, населявшими причерноморские степи.
Жестокая война на истребление продолжалась все лето. Зимой 1237 г. (по другим данным –
глубокой осенью) монгольские войска через мордовские земли вторгаются в пределы
рязанского княжества. Один за другим пали рязанские города. Сама Рязань была взята штурмом
в конце декабря 1237 г. после упорной шестидневной осады. Дальше события развивались
стремительно.
В январе 1238 г. великий князь Юрий Всеволодович, собрав полки в сопредельных землях,
попытался остановить неприятеля под Коломной, прикрывавшей удобный зимний путь к
стольному граду Владимиру. Попытка успехом не увенчалась: великокняжеская рать была
перебита, Коломна – сожжена, а монгольские отряды двинулись на Москву. После взятия
Москвы монголы в начале февраля 1238 г. осадили Владимир. Через восемь дней ожесточенных
боев Владимир пал, и монгольские части рассредоточились на огромном пространстве от
Торжка до Вологды. Были захвачены Переяславль, Юрьев, Дмитров, Тверь, Суздаль и многие
другие русские города. После двухнедельной осады пал Торжок. Свежие полки, собранные
великим князем владимирским Юрием Всеволодовичем, потерпели сокрушительное поражение
на берегу реки Сить 4 марта 1238 г. Сам князь погиб в этом сражении. «Убиен великий князь
Юрий Всеволодович на реке на Сити и вои его мнози погибоша», – замечает летописец.
Монгольским отрядам открылся путь на Новгород, они находились не более чем в ста верстах от
него. Внятного ответа на вопрос, почему уцелела северная столица, не существует. Виной ли
тому весенняя распутица или ожесточенное сопротивление населения, но как бы там ни было,
монголы повернули обратно. Разорив земли Смоленского и Черниговского княжеств и стерев с
лица земли «злой град» Козельск после упорной семинедельной осады, Батый ушел за Волгу. В
ходе войны образовалась полуторагодовалая передышка.
С лета 1238 г. и до осени 1240 г. большая часть ордынских войск пребывает в Дешт-и-
Кипчак (так восточные историки называют половецкие степи), где ведет непрерывные войны с
половцами, аланами и черкесами, попутно совершая походы на порубежные русские крепости.
В конце 1239 г. монгольская конница, преследуя отступающих половцев, ворвалась в Крым и
дошла до Сурожа (современный Судак). В том же году ордынские отряды окончательно
подчинили мордовскую землю, сожгли Муром и разорили Пе-реяславль в Черниговском
княжестве. Затем приступом был взят Чернигов, а осенью 1240 г. главные монгольские силы
двинулись к Киеву. «Матерь городов русских» продержалась недолго – 6 декабря 1240 г. Киев
пал. Разорив Киевскую землю, монголы устремились далее на запад, в Галицко-Волынскую
Русь, захватили Галич и Владимир-Волынский, а весной 1241 г. обрушились на Венгрию и
Польшу. Но это уже другая история, которую мы в свое время тоже непременно рассмотрим.
Теперь остановимся на минуту и попробуем вдумчиво, без спешки разобраться в событиях
1237–1240 гг. Прежде всего: сколько было монголов к началу Батыева похода? Мнения
историков по этому поводу расходятся. Ранее, как вы помните, мы говорили о 150-тысячной
конной армии – эта цифра приводится отечественным историком В. В. Каргаловым и получена
расчетным путем. Существуют и другие оценки. Российские дореволюционные источники
упоминают о полумиллионной монгольской армии. Талантливый писатель В. Ян, автор
знаменитой трилогии «Чингисхан», «Батый» и «К последнему морю», называет другую цифру –
четыреста тысяч. Если обратиться к другим сочинениям, то выяснится, что численность
ордынских войск «плавает» в широких пределах – от ста до трехсот тысяч. В общем и целом
тенденция здесь такова: чем современнее исторический труд, тем меньше оказывается цифра,
которой оперирует его автор. Владимир Чивилихин в своей книге «Память» говорит, например,
всего-навсего о тридцати тысячах монгольских захватчиков.
Историков понять можно: и пятьсот, и четыреста, и триста тысяч всадников – это
вопиющая, невообразимая нелепость. Дело в том, что любой кочевник, отправляясь в поход,
имеет при себе три лошади – вьючную, походную и боевую. Первая несет весь потребный ему
инвентарь, начиная от конской упряжи и оружия и заканчивая провиантом, а со второй на
третью он время от времени пересаживается на марше, чтобы одна лошадь всегда была чуть
более свежей. На войне случается всякое, поэтому никогда не помешает иметь под рукой
неутомленную, отдохнувшую лошадь. В самом крайнем случае можно обойтись двумя
лошадьми. Несложный расчет показывает, что полумиллионная конная армия должна
располагать гигантским табуном в полтора миллиона голов. В реальности эта цифра будет еще
больше, потому что у такой махины непременно должен быть обоз и, смеем полагать, весьма
немалый. Не забудем и про осадные орудия, которые тоже должен кто-то тащить – невозможно
себе представить, чтобы монгольские инженеры строили свою камнеметную артиллерию
каждый раз заново, обложив очередной неприятельский город. Что мы видим на этой
интересной картинке, как говаривал в свое время один учитель французского языка? А видим
мы очень простую вещь: мобильность такой армии неудержимо стремится к нулю. Несметный
табун в полтора миллиона голов далеко не уйдет – передовые отряды моментально истребят всю
траву на огромном пространстве, так что двигающиеся следом попросту передохнут от
бескормицы. С другой стороны, альтернативы подножному корму в нашем случае не
существует, потому что запасти фуража на такую прорву скотины – задача нереальная.
Рассчитывать на запасы неприятельского фуража тоже проблематично: во-первых, никто в
точности не знает, сколько его там имеется, а во-вторых, вражеские города еще только
предстоит взять, имея при этом в виду, что в пламени пожаров многое погибнет.
Обратим внимание и на такой пикантный момент – все крупные военные кампании
монголов на Руси были зимними. Это очень странно и подозрительно, поскольку хорошо
известно, что практически всегда кочевые народы начинали военные действия ранней весной,
когда степь покрывается свежей зеленью. В нашем же случае картина прямо противоположная:
поход на Волжскую Булгарию Батый начинает поздней осенью, в Рязанское княжество монголы
вторгаются в начале зимы 1237 г., да и южнорусская кампания, увенчавшаяся взятием Киева в
декабре 1240 г., тоже началась осенью. Вы представляете себе, уважаемый читатель, что это
такое – прокормить полтора миллиона лошадей на необозримых просторах
Восточноевропейской равнины, занесенных глубоким снегом?
Да будь даже этих несчастных лошадок в пять раз меньше – такая задача все равно не
решается. К тому же не помешает напомнить, что тринадцатое столетие, по мнению многих
авторитетных климатологов, – это начало так называемого малого ледникового периода, когда
климат был заметно суровее современного. А теперь отложите в сторону ветхие летописи и
пухлые исторические труды, писанные в теплых кабинетах, и представьте вживе трескучие
морозы, глубокий снег, в котором лошади тонут по брюхо, и деревянные города, затерявшиеся в
непроходимых лесах, уходящих до самого горизонта. Плюс практически полное отсутствие
сколько-нибудь приличных дорог. Плюс крайне скудная и отрывочная географическая
информация, которой вы располагаете, относительно этой чужой и холодной страны.
Представили? Прониклись? И если ваш наступательный порыв не угас, если вы по-прежнему
рветесь вперед, «разя огнем, сверкая блеском стали», тогда что ж… Тогда дерзайте, воюйте,
рассылайте свои непобедимые тумены по всем четырем сторонам света – и Бог вам в помощь.
А что говорят по этому поводу сторонники классической версии? Как правило, ничего –
подобные мелочи наших ортодоксов не занимают. Есть документы, есть толстые труды
предшественников, чего ж вам боле? А провиант, фураж, состояние дорог, географические
карты – все это низко, скучно, все это такая презренная проза… Вот уловить геополитический
расклад сил и наметить тенденции – это совсем другое дело, это достойная задача для
специалиста. Справедливости ради следует сказать, что иногда историки-небожители все-таки
снисходят до нас, грешных, давая скупые чеканные пояснения. Например, приуроченность
военных кампаний монголов к зиме объясняют тем, что ордынская конница использовала
замерзшие реки в качестве дорог, стремительно проникая в глубь русских земель. При этом,
правда, забывают о том, что такие лихие марши имеют какой-то смысл только при наличии
достаточно подробных карт или прекрасного знания неприятельской территории.
С кормом для скотины еще проще. Всем же известно, что лошади монгольской породы –
это очень выносливые и неприхотливые животные, способные самостоятельно добывать корм
даже зимой. У себя дома, в степях Онона и Керулена, они разбивают корку наста копытом и
преспокойно питаются прошлогодней сухой травой. Все было бы просто замечательно, но вот
беда: специалисты по коневодству на основе анализа дошедших до нас миниатюр и других
источников чуть ли не в один голос утверждают, что монгольская кавалерия воевала на
туркменах – лошадях совсем другой породы, которые зимой без помощи человека прокормиться
не могут. К тому же тяжеловооруженных латников (а все историки сегодня признают, что
помимо легких конных лучников монголы располагали латной кавалерией, составлявшей
основную ударную силу их войска) на «монголок» не посадишь. Но – допустим. Допустим, что
коневоды все-таки ошибаются, и ордынцы ездили на лошадях монгольской породы. К
сожалению, и в этом случае концы с концами не сходятся. «Монголки» действительно на
удивление выносливые создания, все так. Но упомянутый способ добывания пищи они
практикуют исключительно у себя на родине, в степях и полупустынях, где за счет сильных
постоянных ветров снежный покров очень тонок, поэтому лошади не составляет большого труда
добраться до прошлогодней травы, разбив наст копытом. Иное дело – лесные русские земли,
тонущие в глубочайшем снегу. В наших краях огромные сугробы могут заносить дома до крыш,
и никакой лошади сквозь снежный покров такой толщины, разумеется, не пробиться. Кроме
того, согласитесь, существует все-таки разница между лошадью, которая вольно бродит в степи,
пощипывая прошлогоднюю травку, и ее товаркой, испытывающей все тяготы походной и боевой
жизни. Такие сверхнагрузки, вне всякого сомнения, требуют совсем иного рациона.
Получается любопытная картина. С одной стороны, прокормить огромную конную армию в
снежной России – задача исключительной сложности. Если не кривить душой и говорить
откровенно, это попросту невозможно. Мы тешим себя надеждой, что сумели достаточно
убедительно сие показать. С другой стороны, нельзя же уменьшать силы иноземных
захватчиков до бесконечности. Многие современные историки скрепя сердце сходятся сегодня
на цифре в тридцать тысяч кавалеристов (смотри мнение Владимира Чивилихина). И даже в
этом случае они вынуждены признать, что ордынская конница двигалась не единой массой, а
так называемой облавой, разбившись на несколько отрядов и по разным направлениям.
Понятно, что численность каждого такого отряда следует еще значительно уменьшить. Тогда
сразу же возникает другой неудобный вопрос: как такая сравнительно немногочисленная армия
могла в считанные месяцы опустошить огромную многолюдную страну? Куда ни кинь, всюду
клин: полчища «безбожных моавитян» просто не выживут зимой на Руси, а небольшая
мобильная армия не сумеет добиться поставленной цели. Противоречие представляется
неразрешимым. И в конце концов: как все же быть с тем упрямым фундаментальным фактом,
что кочевники всегда начинали свои военные предприятия весной?
А ответ, между прочим, лежит на поверхности. Стоит только избавиться от эпициклов и
поставить на место Земли Солнце, чтобы увидеть, насколько картина сразу же упростится. Зима
– это излюбленное время военных походов русских князей. Вот они, прекрасно зная географию
своих владений, действительно использовали замерзшие реки в качестве торных дорог, которые
надежнее, чем что-либо другое, выводили их дружины к намеченной цели кратчайшим путем.
По сути дела, это единственно разумный способ ведения боевых действий в огромной, заросшей
дремучими лесами стране. Стоит лишь на мгновение допустить, что никаких «злых татаровей»
и в помине не было, что не приходили на Русь неизвестные пришельцы из неведомых глубин
Азии, как все сразу становится на свои места. В стране идет гражданская война (назовем для
простоты это так), а боевые действия ведут сравнительно немногочисленные отряды, прекрасно
ориентирующиеся в своей стране. Они не испытывают никакого недостатка в продовольствии,
фураже и оружии, потому что действуют не в отрыве от собственных баз, а опираясь на свои
города и запасы там накопленные. Княжеские воеводы, собаку съевшие на лесной войне,
прекрасно себя чувствуют в непроходимых чащобах, и им вполне по силам спланировать и
осуществить военную операцию вроде той, в которой полегли доблестные ратники князя
владимирского Юрия Всеволодовича. Не правда ли, уважаемый читатель, такое допущение
позволяет одним махом избавиться от множества нелепостей и неувязок?
Вдумчивый читатель вправе спросить: если автор настоящего сочинения постулирует факт
гражданской войны на территории русских княжеств (или борьбу за передел власти – называйте
сие, как хотите), то имеются ли в его распоряжении какие-нибудь более веские доказательства
именно такого развития событий, помимо туманных рассуждений о невозможности зимней
кампании со стороны пришлых кочевников? Отвечаем: таких доказательств более чем
достаточно, и только поразительная зашоренность историков традиционной ориентации
позволяет их игнорировать. Сама география Батыева похода не оставляет от ортодоксальной
версии камня на камне. Но начать нам придется все же с пресловутой Калки…
Глава 4
На речке, на речке, на том бережочке
Глава 5
Собиратель земель русских
Глава 6
К последнему морю
Западный поход монголов, начавшийся в 1241 г., тоже изобилует темными местами.
Разорив Галицко-Волынскую Русь, ордынская конница весной 1241 г. ворвалась в Польшу и
Венгрию. Монгольские полки двигались двумя большими группами. Захватив Сандомир,
разграбив Краков и Вроцлав и разгромив под Опольем силезские отряды, оба крыла татар
соединились и направились к городку Лигница (Легница), где их встретил с большими силами
краковский князь Генрих Благочестивый. В ожесточенном сражении его войска потерпели
сокрушительное поражение, а монгольская конница повернула на юг. На реке Сайо монголы
вдребезги разбили 60-тысячную армию венгерского короля Белы IV. Опустошив Силезию и
Моравию, монголы прошли огнем и мечом по Венгрии, Хорватии, Далмации и Иллирии. На
протяжении 1241 и 1242 гг. монгольские отряды ведут упорные кровопролитные бои и, не
считаясь с потерями, рвутся к Адриатике. Они останавливаются у Триеста и Удине, буквально в
двух шагах от Венеции. Европу охватывает паника. Лихорадочно готовятся к обороне даже
такие отдаленные города, как Любек и Нюрнберг. Смертельно напуганы англичане и французы
– по крайней мере так говорят нам историки. Европу спасает чудо: в далеком Каракоруме
умирает великий хан Угэдэй, и монголы поворачивают обратно. Правда, историки
предпочитают более прозаическое объяснение: измотанные и ослабленные непрерывными
многолетними боями (если считать с 1236 г.) монголы нуждались в передышке, поэтому
оказались не в состоянии продолжить завоевание Западной Европы.
При ближайшем рассмотрении поход Батыя «к последнему морю» вызывает массу
недоуменных вопросов. (Между нами, девочками, говоря: почему последним морем оказалась
именно Адриатика, ведь наши монголы, по утверждению официальных историков,
великолепные географы, прошагавшие с боями от Тихого океана до Атлантического?) Факты, не
лезущие в ортодоксальную схему, мы обнаруживаем практически с самого начала западного
похода – со штурма Сандомира и битвы при Лигнице. Остановимся на этих двух событиях
поподробнее.
Если верить уже упоминавшемуся нами Владимиру Чивилихину, он собственными глазами
видел в кафедральном соборе польского города Сандомира огромные картины, посвященные
ордынскому нашествию и изображающие изощренные пытки и мучения, которым татары
подвергли местных священников и монахов. Такие картины действительно есть. Более того –
существуют польские хроники, в которых рассказывается о чудовищной резне, учиненной
татарами, среди католических священнослужителей. Причем священники были убиты не в
горячке штурма, что сравнительно легко можно было бы объяснить «естественными»
причинами, а целенаправленно вырезаны уже после взятия города. Все это чрезвычайно
странно, потому что все без исключения историки в один голос говорят о редкой
веротерпимости монголов. Нигде и никогда они не подвергали разграблению храмы
покоренных народов и уж совершенно точно не уничтожали служителей культа. Они не
практиковали религиозных гонений и не насаждали свою веру в побежденных странах.
Откровенно говоря, мы и не знаем почти ничего о верованиях средневековых монголов.
Определенно можно утверждать только одно: к XIII столетию они, по всей видимости, еще не
создали собственной стройной и влиятельной конфессиональной системы. В чужих землях
монголы не только не ссорились с местным духовенством, а напротив, старались на него
опереться, предоставляя церкви существенные поблажки вплоть до полного освобождения от
налогов. Скажем, русская церковь получила от «безбожных моавитян» огромное количество
льгот. Из летописных источников известно, что подавляющее большинство церковных владык
на Руси вовсе не пострадало от нашествия. Исключение составляет только киевский митрополит
Иосиф, но это совсем особая история, которую мы рассмотрим в свое время. Не менее
поразительно и другое: русская церковь проявляет удивительную лояльность к иноземным
захватчикам. В позднейшие времена сей загадочный факт неизменно повергал духовных владык
в состояние некоторой растерянности, и они, разводя руками, не раз бывали вынуждены
признать, что церковь русская «была в те годы не на высоте». Мы уже не говорим о том, что
среди монголов, если верить источникам, христиан было более чем достаточно (христианство
несторианского толка было весьма популярно на Востоке).
А вот в Сандомире уникальная веротерпимость монголов вдруг улетучивается как по
мановению волшебной палочки. Всегда подчеркнуто доброжелательные по отношению к
духовному сословию, они вдруг ни с того ни с сего учиняют жуткую резню. Вопрос на засыпку:
могли ли монголы так поступить? А если виновники этой кровавой каши не они, то тогда кто?
Подождем немного с ответом.
В битве при Лигнице тоже хватает чудес. Разбирать все перипетии сражения мы не будем
(желающие могут обратиться к книге Александра Бушкова), а коснемся только одной
пикантной детали. В разгар схватки в польских войсках возникает паника, и они обращаются в
беспорядочное бегство. По свидетельству некоторых источников, эта паника была
спровоцирована хитроумными монголами, затесавшимися в боевые порядки польских дружин.
Сама по себе версия вполне правдоподобная, поскольку средневековая военная история знает
много случаев повального бегства в результате паникерских настроений. Неувязка только одна,
но весьма существенная. Вы не забыли, уважаемый читатель, что «безбожные моавитяне»
совсем не похожи на европейцев? Даже если не принимать во внимание такие мелочи, как язык,
одежду и вооружение, то как быть с внешним видом? Плоские лица, смуглая кожа, широкие
скулы, раскосость, отсутствие бороды… Надо ли перечислять? Ежу понятно, что перепутать
классического монголоида из Центральной Азии с европейцем невозможно даже спьяну. Или
монголы успели навербовать провокаторов среди местного населения?
А вот если с поляками сражаются русские, то все встает на свои места. Одежда, оружие и
доспехи у русских и поляков почти неразличимы, а русский и польский в те времена – это
практически один язык. Хорошо, скажет внимательный читатель, все это очень мило. А разве
нет каких-нибудь материальных доказательств славянского присутствия в означенном месте в
означенное время? Логика – это, конечно, штука замечательная, но все-таки хотелось бы чего-то
вещественного и неподдельного, что можно подержать в руках, обсосать по косточкам, а потом
сказать: да, это именно то, что мы искали. Короче говоря, не найдется ли картинки, миниатюры
или летописного свидетельства, которые не оставили бы камня на камне от вздорной идеи о
нашествии «безбожных моавитян»?
Такие доказательства есть, и они будут вам немедленно представлены. Вот, наприклад –
как говорили наши предки при Петре Великом, – изображение гробницы Генриха II
Благочестивого, того самого краковского князя, что был убит в жестоком бою под Лигни-цей 9
апреля 1241 г. Эта картинка воспроизведена в книге А. Т. Фоменко и Г. В. Носовского
«Империя» со следующим комментарием (приводится перевод надгробной надписи): «Фигура
татарина под ногами Генриха II, герцога Силезии, Кракова и Польши, помещенная на могиле в
Бреслау этого князя, убитого в битве с татарами при Лигнице 9 апреля 1241 г.» К «татарину»
стоит присмотреться. Это типичный русский мужик с окладистой бородой, одетый в костюм
русского покроя. К животу он прижимает широкий клинок, заточенный с одной стороны,
который называется «елмань» и который был в свое время позаимствован русскими у турок. Это
отнюдь не татарская кривая сабля. Оружие этого типа долго использовалось в русской армии
(вплоть до эпохи Павла I), а в средневековой Западной Европе тоже не было раритетом. У
итальянцев подобный увесистый тесак, предназначенный для борьбы с латной конницей,
назывался «фальшьон» (фальчионе). Можно, конечно, задаться детским вопросом, почему
именно Генрих попирает державной стопой бородатого «татарина», когда именно ему, Генриху,
всыпали по первое число и убили до смерти, но это, согласитесь, уже детали. Так с кем же все-
таки сражались поляки под Лигницей?
Если предположить, что Польшу наводнили русские полки, то маловразумительная история
со взятием Сандомира разрешается тоже на удивление легко. Веротерпимые монголы вырезать
подчистую католический клир, конечно же, не могли. А вот православное воинство,
столкнувшееся с погаными «латынцами», будет куда как немилосердно…
На тучных мадьярских пастбищах монголы тоже отличились. Если вы легкомысленно
думаете, что они только откармливали своих косматых лошадок и копили силы для очередного
похода, то вы жестоко ошибаетесь. У диких степняков были заботы поважнее. Говорят, что
ордынцы распространяли поддельные грамоты от имени венгерского короля Белы IV, чем
внесли большую неразбериху в стан неприятеля. Воистину таланты безбожного воинства не
знают границ. С неизменным успехом монгольские чудо-богатыри воюют и в степях, и в
сибирской тайге, и во вьетнамских джунглях, и в лесных чащобах Восточной Европы.
Неспокойные воды морей Юго-Восточной Азии для них пустяк. Овладев навыками
кораблевождения, они легко высаживаются на острове Ява. Вот только у побережья Японского
архипелага их постигла досадная неудача: божественный ветер («камикадзе» по-японски)
разметал флотилию агрессора. Есть все-таки Бог на небе, ведь в противном случае от
знаменитых самураев остались бы только рожки да ножки… Стоит ли после этого удивляться,
что гениальные супостаты нечувствительно осваивают не только славянские наречия, но и
труднейший мадьярский язык, где одних падежей шестнадцать штук?
А вот русским задурить полякам головы особого труда не составляло. И подложные
венгерские грамоты сфабриковать тоже было не в пример легче, если иметь в виду грамотность
славянской верхушки и давние династические связи с государями Европы (хотя задача, надо
полагать, была непростой). Но для диких степняков, пришедших неведомо откуда, она была
просто невыполнимой.
Настало время поговорить о загадочных маневрах ордынской конницы на полях Восточной
Европы. Начнем с самого начала. Итак, 1241-й год. Главнейшие польские города сожжены и
разграблены, страна опустошена, а армия разгромлена в пух и прах. Одним словом, Польша
повержена. Как сказал поэт (по другому, правда, поводу), «во прахе и крови скользят ее
колена». Перед ордынцами открывается дорога на благословенный запад. На расстоянии
вытянутой руки лежат изобильные германские равнины с богатыми городами, которые
населяют зажиточные бюргеры. Эти плоские земли – идеальный театр военных действий для
конных полков. Кажется, сама природа-матушка громко шепчет в монгольские уши: сюда,
ребята, только сюда! Вы от пуза накормите коней на тучных пастбищах и зачерпнете шеломами
воды из полноводных рек, а почтенные напуганные горожане сами вынесут свое добро, кланяясь
в пояс…
Но многоопытные монгольские полководцы не ищут легких путей. Они равнодушно
отворачиваются от соблазнительной картинки и направляют стопы (то бишь копыта) на юг.
Больше года монгольские отряды с боями прорываются к Адриатическому побережью, не
считаясь с потерями. Временами им приходится нелегко – кавалерийские соединения
чувствуют себя очень неуютно на горных перевалах. Но завещание непобедимого Чингиса
обсуждению не подлежит, и кому какое дело, что грозный «потрясатель вселенной» упокоился в
Бозе пятнадцать лет тому назад. И если взбредет в голову какому-нибудь праздному щелкоперу
вслед за Горацием робко спросить: «Куда, куда стремитесь вы, безумцы?», то тысячи глоток в
едином порыве еле слышно выдохнут: «Туда…» А потом рявкнут что есть силы: «Туда! Где
синие волны ласкают песок!»
Но оставим в покое лирику. Ведь должно же существовать разумное объяснение этих
загадочных перемещений. Военные кампании такого размаха не затевают с бухты-барахты, их
планируют и готовят загодя и с определенной целью. И если ордынцы вместо плодородных
германских равнин идут в сравнительно бедные горные районы, где их конница не будет иметь
свободы маневра, если они ставят себя в заведомо невыгодные условия, то такое не может быть
простой случайностью. Они явно преследуют какую-то цель. Оказавшись наконец на берегу
вожделенного моря, они ведут себя не менее странно. Татарские отряды проходят сотни
километров вдоль Адриатического побережья, не предпринимая почти никаких активных
действий. Да и весь их западный поход, если разобрать его по косточкам, проведен как-то
совсем не по-монгольски. На первый взгляд, все вроде бы как всегда – жгут, убивают, грабят,
берут трофеи. Но при этом почему-то никого не облагают данью, не пытаются подчинить
разоренные земли, не рассаживают на ключевые посты свою администрацию, чтобы
контролировать побежденных. Короче говоря, ордынцы упорно не делают как раз того, чем
всегда охотно занимались едва ли не во всех покоренных странах. Задачи в Европе у них
определенно другие.
А вот если мы предположим, что дикие монголы – это всего-навсего русские, то картина
проясняется и многие детали обретают смысл. Причудливый путь русских полков по
Центральной и Восточной Европе, этакая загогулина от Балтики до Адриатики, получает в этом
случае вполне естественное объяснение. Что же побудило русские дружины предпринять и
осуществить такой хитроумный маневр? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно посмотреть на
расклад сил в Западной Европе XIII в. Политическая ситуация была в те годы исключительно
запутанной и определялась масштабным конфликтом между римскими папами и императорами
Священной Римской империи, в который оказались втянуты едва ли не все европейские дворы.
Кто читал «Божественную комедию», должен помнить о противостоянии гвельфов и
гибеллинов, описанном Данте. Первые поддерживали папство, а вторые – германских
императоров. Ожесточенная борьба этих двух политических партий в городах Северной Италии
продолжалась с XII по XV столетие и была частным случаем общеевропейского великого
противостояния. В описываемое нами время вражда между папой Григорием X (а после его
кончины – Иннокентием IV) и императором Священной Римской империи германской нации и
королем Сицилии Фридрихом II Гогенштауфеном приобрела небывалый размах. На соборе в
Риме в 1241 г. папа объявил Фридриха II низложенным и отрешенным от церкви и престола, в
ответ на что Фридрих, разгромив войска папы, вынудил нового папу Иннокентия IV бежать в
Лион. Эта борьба продолжалась до самой смерти Фридриха в 1250 г.
Естественно предположить, что Русь не могла оставаться в стороне от большой
европейской политики. Тогда сразу же возникает вопрос: чью сторону примут русские князья в
противостоянии германских императоров и папства? Ориентация на Ватикан представляется
нам крайне маловероятной, особенно если принять во внимание уже достаточно далеко
зашедшее расхождение между западным и восточным христианством, а также давние
династические связи русской правящей верхушки с королевскими дворами Европы.
Окончательный раскол некогда единой христианской церкви произошел в 1054 г., и к XIII в.
противоречия между католицизмом и православием сделались почти непреодолимыми. Яркий
тому пример – взятие Константинополя европейскими рыцарями в 1204 г. в ходе четвертого
крестового похода. Кроме того, Германию и Русь связывали давние добрососедские отношения.
Внучка Ярослава Мудрого Евпраксия стала в свое время женой германского императора
Генриха IV, того самого, который был отлучен от церкви папой Григорием VII Гильдебрандом
и прославился многолетней с ним враждой. Деда Александра Невского Всеволода Юрьевича
Большое Гнездо и Фридриха I Барбароссу, деда Фридриха II, связывали тесные дружеские узы.
Поэтому логично предположить, что Русь в конфликте папства и германских императоров
выступит на стороне Священной Римской империи.
Таким образом, наша рассыпанная мозаика легко собирается в цельное и осмысленное
изображение, а каждый ее фрагмент занимает подобающее ему место. В рамках этой версии
находят простое и естественное объяснение буквально все странности западного похода. И
бородатый русский воин под ногами Генриха II на его гробнице. И сандомирская резня
(православные дружинники Александра Невского, мягко говоря, не питали добрых чувств к
католическим священникам). И провокаторская деятельность русских среди польских полков. И
поддельные грамоты венгерского короля (среди руководителей похода хватало грамотных
людей). И неожиданный поворот на юг (а зачем, скажите на милость, двигаться на запад, в
германские земли, если император Священной Римской империи германской нации – ваш
союзник?). И, наконец, упорное стремление к берегам Адриатики (морем проще всего добраться
до ненавистной Италии, используя союзный флот). И вот там, на побережье, видимо, что-то не
срослось – неслучайно русские полки мотались взад-вперед вдоль берега в тщетном ожидании
кораблей, которые должны были перебросить русские войска в Италию. Между прочим, еще
одна крайне любопытная деталь: и Польша, и Чехия, и Венгрия, якобы разоренные «татарами»,
были последовательными сторонниками Ватикана в конфликте пап и императоров. Легко
находит свое объяснение и то обстоятельство, почему побежденные не были обложены данью.
Поскольку целью военной кампании 1241–1242 гг. было сокрушение папского Рима, а не
закабаление народов Восточной Европы, надобности в этом не было никакой. Подогревать
антирусские настроения не входило в планы Александра.
Интересно, что если принять гипотезу о рейде русской армии в Европу, то сразу же
проясняются многие последующие события. Скажем, агрессия Тевтонского ордена против
северных русских княжеств в 1242 г. вполне может быть ответом Ватикана на западный поход
Александра. Гроссмейстеры всех без исключения духовно-рыцарских орденов напрямую
подчинялись Риму и исполняли его приказы. Любопытен и такой факт: в то время в Европе
бытовало убеждение, что Фридрих II тайно сносился с «безбожными татарами», чтобы с их
помощью свалить папу. Традиционная историография полагает, что это был навет,
инспирированный Ватиканом, но кто знает… Как ни крути, а Фридриха с Александром
связывали давние родственные и дружеские отношения, а папский Рим был лютым врагом
русской церкви. Примечательно и другое: в том же 1242 г., когда на Русь обрушились
тевтонские рыцари, папа объявил крестовый поход против Фридриха, и крестоносное воинство
взяло штурмом его столицу, город Аахен.
Противостояние пап и императоров продолжалось еще долго. Дело закончилось тем, что
уже после смерти Фридриха его четырнадцатилетний внук Конрадин был схвачен
сторонниками папы и обезглавлен, что являлось вопиющим нарушением правил ведения
рыцарской войны. К дворянам, а тем более монархам такие изуверские меры практически
никогда не применялись. А если принять во внимание, что род Гогенштауфенов был истреблен
подчистую, буквально вырублен под корень, то поневоле задумаешься. В 1273 г. на
императорский трон был возведен Рудольф Габсбург, положивший начало известной династии.
Надо полагать, папа был в свое время не на шутку напуган, если проявил такую жестокость по
отношению к Гогенштауфенам.
Можно вспомнить и некоторые итальянские хроники, в которых рассказывается о
«татарском» посольстве, прибывшем ко двору Фридриха с богатыми подарками. Безусловно,
заслуживает внимания и тот факт, что на фоне беспримерной паники, охватившей Европу при
вторжении татар, германский император оставался безмятежно спокоен. И в самом деле: а чего
дергаться, если друг и родственник Александр спешит ему на помощь с военной силой? А вот
папские гонцы встретили у «татар» самый нелюбезный прием. И где же хваленая монгольская
веротерпимость? Так что шквал «антитатарской» пропаганды, взметнувшийся до небес в Европе
XIII в., получает естественное и логичное объяснение. Закончить историю западного похода
монголов нам бы хотелось любопытным документом, который раскопал Александр Бушков.
Речь идет о фундаментальном труде польского историка Мартина Кромера (1512–1589),
который был известным хронистом и епископом области Вармия. Так вот, он черным по белому
пишет, что войска га-лицко-волынских князей принимали самое активное участие в походе
ордынцев на Сандомир и Краков…
Глава 7
Другие версии
Глава 8
Всякая всячина
Вернемся еще раз к нашей версии, суть которой, как вы помните, заключается в том, что
никакие безбожные монголы на Русь не приходили, а так называемое Батыево нашествие есть
не что иное, как междоусобная борьба за власть и великое княжение в русских землях. В ходе
этой борьбы победа досталась князю Ярославу Всеволодовичу и сыну его Александру,
прозванному впоследствии Невским. Эта версия представляется нам наиболее убедительной, не
говоря уже о том, что она милее всего нашему сердцу. В настоящей главе мы рассмотрим
дополнительные аргументы в ее пользу, которые по тем или иным причинам не вошли в
основной текст.
В свое время мы подробно писали о том, что в летописях монголы не упоминаются ни разу.
Современники называют неведомых пришельцев как угодно – татарами, печенегами,
ордынцами, таур-менами, но только не монголами. Да и внешний облик Чингиса и Батыя, по
сообщениям хронистов, далек от монголоидного: длинная борода, светлые глаза, высокий рост.
Не лишним будет заметить, что ни в одном языке монгольской группы нет имени Батый или
Бату, а вот у половцев во время оно было широко распространено имя Бастый, а имя Бату
встречается в башкирском языке, тюркском по происхождению. А ордынский царевич Неврюй
носил и вовсе русское имя – Олекса, т. е. Алексей. Об именах в старину стоит вообще рассказать
поподробнее, тем более что мы это читателю обещали.
У многих наших предков бывало по несколько имен, а уж два имени можно обнаружить
почти всегда. Одно имя – мирское, языческое, под которым человека знали односельчане, и
другое – крестильное, часто имевшее сакральный смысл и известное лишь самым близким
людям. Скажем, знаменитый киевский князь Владимир Всеволодович Мономах известен нам
под своим языческим именем, а в крещении он был Василием. А поскольку крестильное имя его
отца было Андрей, то зваться он должен Василием Андреевичем Мономахом. Александр
Бушков приводит такой показательный пример: «В Разрядной книге (официальном
государственном документе Московского царства, куда на протяжении полутора столетий
вносились имена всех, командовавших полками) воевода И. М. Пронский значится еще и как
„Турунтай“. Турунтай – его прозвище». Поэтому нет ровным счетом ничего невероятного в
предположении, что князь Александр Ярославич мог носить прозвище Батый. И пусть вас не
смущает, уважаемый читатель, что прозвище это тюркское. Мешанина с именами у русских и
их соседей была в то далекое время удивительная. Среди половцев, например, обнаруживаются
ханы по имени Юрий Кончакович, Данило Кобяко-вич, Роман Кзич. Сумеете ли вы понять, о
ком идет речь, если в какой-нибудь хронике они будут упомянуты без отчества? Между прочим,
следует иметь в виду, что имена Святослав, Ярослав или Владимир, строго говоря, тоже
нерусские. Это славянские имена, освященные церковной традицией. А вот простой народ
именовался совершенно иначе. В книге С. Валянского и Д. Калюжного «Другая история Руси»
приводится длиннейший (на две с половиной страницы) список старорусских имен,
позаимствованных из архивных записей. В целях экономии места мы процитируем только
имена на букву «О»: «Одинец, Овсяник, Осмой, Образец, Обрядка, Окул, Окула, Овлюк,
Олгазей, Онашка, Омена, Окат, Онитка, Обрюта, Онцук, Озарко, Опалша, Охлопка, Обрезок,
Огарок, Оладья, Опас, Орех, Охапка, Олушка». И все это в православной России!
Поэтому, когда в летописях натыкаешься на ордынского царевича по имени Олекса
Неврюй, имеет смысл задаться простым вопросом: кем же все-таки был упомянутый Олекса –
ордынцем или русским боярином? И кто такие татары – иноземные захватчики или просто
ратники на службе у русских князей? Вот, скажем, имеется летописное свидетельство о том, что
князь Дмитрий Александрович собрал войско и стал укреплять город Переяславль. Дальше
говорится буквально следующее: «Орда послала на него рать многую, Туратемира и Алтына и
многих татар». По другим источникам сия история нам известна значительно более подробно.
Более того – нам известно и имя предводителя этой рати. А был им русский князь Андрей
Городецкий. Надо полагать, что сепаратистские настроения князя Дмитрия вызвали
справедливое недовольство, а татары в данном случае выступают в качестве заурядных
наемников. И подобного рода записей в русских летописях имеется великое множество. Вот
вам, уважаемый читатель, еще несколько примеров навскидку (позаимствованы из книги
Александра Бушкова «Россия, которой не было»): «Уже говорилось о новгородце по имени
Черт. Под пару ему – новгородский священник по имени… Упырь Лихой! Отмечены в истории
и поп Лихач (1161), поп Угрюм (1600), поп Шумило (1608). Имя Волчий Хвост без всякого
смущения носил… один из воевод Владимира Красное Солнышко».
Все эти примеры мы приводим единственно для того, чтобы наглядно проиллюстрировать
весьма нехитрый тезис: небывалая путаница мирских и крестильных имен, прозвищ и кличек
часто приводила к тому, что скупые летописные строки, повествующие о междоусобной борьбе
на Руси, легко истолковывались впоследствии как рассказ о нашествии «безбожных татар».
Вопрос можно поставить и шире: а всегда ли можно доверять летописным свидетельствам?
Вот, скажем, в записи под 1270-м годом мы читаем, что в Орде был убит рязанский князь Роман
Ольго-вич, причем летописец уверяет нас, что убили его за «отказ принять бесерменскую веру».
Можем ли мы согласиться с подобной мотивировкой? Ни в коем случае. Даже если Романа
Ольговича действительно убили в Орде, причины этого события были, безусловно, совсем
другими, поскольку редкая веротерпимость татар (мы уже писали об этом) – факт,
признаваемый всеми без исключения историками. Более того – православной церкви были
предоставлены уникальные привилегии. Например, согласно особому указу «безбожного» хана
Батыя, смертной казнью карался всякий, посягнувший на церковное имущество,
неприкосновенность церковных земель или на право церкви судить виновных своим судом.
Веротерпимость, конечно, веротерпимостью, но как-то это все-таки чересчур для иноземных
захватчиков. А вот Александру для укрепления своей власти поддержка церкви была
необходима как воздух. Между прочим, среди татар было много христиан, а в ставке Батыя
Сарае Великом стояли христианские храмы и был даже православный епископ…
Документальных свидетельств, льющих воду на мельницу нашей версии и не оставляющих
камня на камне от версии официальной, рассыпано по русским летописным источникам
сколько угодно. Читаем о княжении Ивана Калиты: «Сел на великое княжение Иван Данилович,
и настал покой христианам на многие лета, и перестали татары воевать русскую землю». Очень
странная, если вдуматься, запись. Ведь Батыево воинство нас приучили воспринимать как
полудикую орду, не озабоченную ничем, кроме грабежей и разбоя. Монголы обложили Русь
данью и ободрали ее как липку. Ордынские воеводы и мурзы с завидной регулярностью
совершали набеги на русские земли, невзирая на то что Сарай исправно получал оговоренные
суммы. И вдруг отрезало, как ножом. С 1328 г. (начало княжения Ивана Даниловича Калиты) и
вплоть до времен войн с Мамаем татарских набегов на Русь не зафиксировано. Как бы ни был
ловок и хитер Иван Данилович (нас уверяют, что он был большой жох), эта загадочная история
со скрипом укладывается в прокрустово ложе традиционной парадигмы. А вот в рамках нашей
версии все объясняется предельно просто. Для чего татарам воевать русскую землю, если
единоличной власти Ивана Калиты ничего не угрожает, а конкурентов не осталось и в помине?
Времена кровавых усобиц отошли в прошлое.
Правда, одно-единственное исключение на фоне этой божьей благодати все-таки было.
Через полсотни лет мирной жизни на Русь вторгся ордынский военачальник, которого летописи
именуют то Арапшей, то Араб-шахом. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что этот
поход был симметричным ответом на рейд русских войск, которые в 1376 г. вступили в
Волжскую Булгарию, осадили один из ее городов и вынудили жителей присягнуть на
подданство. При этом в захваченный город были посажены русские чиновники. Как вам
нравится такой поворот, уважаемый читатель? Русь, будучи вассалом и данником Золотой
Орды, организует военный поход в пределы государства, являющегося частью Золотой Орды, и
заставляет его принести вассальную клятву. Попробуйте объяснить эту загогулину в рамках
традиционной версии.
Каждый прилежный ученик средней школы должен помнить о знаменитых баскаках –
ордынских сборщиках дани. Некоторые историки без труда называют даже точную дату первого
появления татарских налоговых инспекторов на Руси – 1257 г. Справедливости ради следует
отметить, что в источниках встречаются разночтения – дата «плавает» от 1257 до 1261 г., но в
данном случае это непринципиально. Удивительно совсем другое: между опустошительным
набегом «безбожных моавитян» (1238 г.) и началом систематического налогообложения прошло
почти двадцать лет. Это довольно странно. Исторический опыт показывает, что любой агрессор,
овладев неприятельской территорией, тут же рассаживает на ключевые посты своих чиновников
и приступает к выкачиванию денег из казны поверженного государства. Заподозрить монголов в
особой мягкости и нерасторопности не решится ни один здравомыслящий человек. Стараниями
историков мы наслышаны о чудовищных зверствах, которые творили ордынцы в захваченных
городах, о грабежах и избиении населения, об уводе в полон ремесленников, зодчих и мастеров.
Мы уже писали, что, по некоторым сведениям, в Каракоруме жили даже пленные русские
огородники. Ничуть не погрешив против истины, можно смело сказать, что тотальное
ограбление граждан было альфой и омегой монгольской политики в отношении покоренных
стран.
В очередной раз мы сталкиваемся с вопиющей нелепостью. Без малого двадцать лет
потребовалось монголам, чтобы переписать население и обложить его податями. Складывается
впечатление, что они ровным счетом никуда не спешили. Да и куда, скажите на милость,
спешить? Ведь нищая же страна, чего с них, сирот, возьмешь? Мед, лес да пенька – вот и все
нехитрое богатство этих убогих. Но это пока еще цветочки. Наше удивление стократ возрастет,
если попристальнее приглядимся к самим сборщикам дани. Скажем, в Ярославле баскаком
служит русский монах Изосим, в Устюге – тоже русский, христианин по имени Иоанн. Когда в
Суздальской летописи мы натыкаемся на баскака Кутлубуга, то готовы вздохнуть с
облегчением: наконец-то обнаружился неподдельный и безусловный ордынец. Но не тут-то
было! Строчкой ниже о нем сообщается, что он «преставился», т. е. предстал перед Богом, а так
говорить можно только о единоверце, христианине. Опять вылезает какая-то утомительная
чертовщина – стоит чуть-чуть поскрести монгола, как натыкаешься на русского. Свирепые
безбожные азиаты при ближайшем рассмотрении истаивают как сон, как утренний туман.
Поведение ордынских властей только усиливает недоумение непредубежденного читателя. Эти
жуткие головорезы, звери алчные и пиявицы ненасытные почему-то ни в малейшей степени не
озабочены судьбой своих чиновников, посланных для сбора дани. Когда жители нескольких
городов, возмущенные поборами, перебили баскаков, никаких санкций за такое самоуправство
не последовало. Наоборот, им даже подбросили привилегий. Расторопный Александр Невский
оперативно скатался в Орду и в два счета утряс пустячное дельце, сумев выхлопотать не только
прощение виновным, но и добиться ощутимых послаблений в плане рекрутского набора для
ордынской армии. А ведь любая власть бережет свой карман пуще зеницы ока… Между прочим,
имеются летописные свидетельства, что избиение баскаков было не стихийным бунтом, а
тщательно спланированной акцией, инспирированной княжеской верхушкой: «…повелеша
князи убивать ханских баскаков…» Реакция Орды неминуемо должна быть в этом случае
предельно жесткой. Открытое неповиновение властям во все времена каралось весьма сурово.
Крайне сомнительно, чтобы Александру при таком раскладе удалось уладить конфликт малой
кровью; виновных наказали бы по всей строгости, рекрутчину – ужесточили, а сам Александр
запросто мог лишиться ярлыка на княжение.
К слову сказать, со знаменитым ханским ярлыком на княжение, который, как нам
рассказывают, выдавался татарами, тоже творится какая-то несуразица. Многие историки
полагают, что это традиция скорее европейская, чем азиатская. Процитируем А. Бушкова: «…
аналогов слова „ярлык“ не найдено ни в монгольском, ни в татарском языках, зато в немецком
их сколько угодно. Jahrlicke – вассальное обязательство, jahrlich – почетное звание, jahrlish –
годичное ленное обязательство. В современном немецком jahrlich до сих пор означает
„годичный“, „ежегодный“». Конец цитаты. За ярлыком, как известно, нужно было ехать в Орду,
в ханскую ставку на Нижней Волге, а это, между прочим, не ближний свет. Самое забавное, что
иным русским князьям случалось по разным надобностям ездить и дальше – аж в сам
Каракорум, который находился совсем уже у черта на куличках, где-то в Забайкалье. Помните
миссию Ярослава Всеволодовича, отца Александра Невского, посланного Батыем в ставку
великого хана представлять собственную персону? Но не он один удостоился. Скажем,
ростовский князь Борис Васильевич (1231–1277) за 14 лет княжения восемь раз ездил в Орду за
Волгу и дважды – к великому хану. Во-первых, не очень понятно, почему Каракорум должен с
таким тщанием вникать в ростовские дела и почему все вопросы нельзя было решить в Сарае,
тем более что русские земли находились в юрисдикции Золотой Орды. А во-вторых, посмотрите
на карту, уважаемый читатель. Вы представляете, сколько времени в ту далекую эпоху должно
было занять путешествие в ставку великого хана? Даже относительно недавно, в годы правления
Екатерины II (вторая половина XVIII столетия), сибирские губернии были в значительной
степени автономны и могли себе позволить почти не оглядываться на Москву, потому что
столичные новости опаздывали на год и больше. Уму непостижимо, как успевал Борис
Васильевич выполнять свои княжеские обязанности при такой любви к дальним странствиям.
Короче, мы вынуждены констатировать, что традиционная история сплошь и рядом не в
состоянии свести концы с концами. Вразумительного объяснения вышеописанной налоговой
свистопляски как не было, так и нет, если не считать детского лепета относительно
немонгольского происхождения большинства баскаков. Дескать, ордынский выход собирали не
полноправные монголы, за которых хан ляжет костьми, если потребуется, а разный заезжий
сброд, собранный с бора по сосенке, вроде неведомых «куп-цов-бесерменов», с завидным
упорством кочующих из книги в книгу. Принимать близко к сердцу проблемы этого шелудивого
племени истинному монголу как-то даже и неприлично. Что соберут, то и соберут, на все, как
говорится, воля Божья…
Что мы можем предложить взамен? Версия передела власти в русских княжествах
позволяет ответить почти на все неудобные вопросы. События развивались примерно
следующим образом. После кровавой неразберихи 1237–1238 гг. Ярослав и Александр сделались
полноправными хозяевами земли русской, изрядно поприжав потенциальных конкурентов. И
хотя кое-кто еще трепыхался (скажем, тот же Даниил Галицкий, отнюдь не лишенный гегемо-
нистских устремлений), реальная власть оказалась в крепких руках потомков Всеволода
Юрьевича Большое Гнездо. Отныне любые проявления сепаратизма будут жестоко пресекаться
на корню.
Замирив Русь, отец и сын обратили свои взоры на Запад. На повестке дня стоял вопрос о
военной помощи германскому императору Фридриху II Гогенштауфену в его нелегкой борьбе с
папистами. Кровь из носу, но порадеть родному человечку было сугубо необходимо. И русские
полки устремились на просторы Западной Европы.
Скорее всего, мы никогда уже не узнаем, почему операцию не удалось довести до конца.
Что-то такое стряслось на берегу теплого южного моря, и дружина Александра вернулась
восвояси несолоно хлебавши. Возможно, виной тому была обыкновенная техническая накладка,
связанная с опозданием союзного флота. Возможно, причины неуспеха коренились совсем в
другом. Так или иначе, но операция была свернута на полпути, а переброска русских войск в
Италию с треском провалилась, каковое обстоятельство сыграло решающую роль в судьбе
Фридриха II. Понятно, что столь масштабная военная кампания потребовала огромных расходов
и не могла не отразиться на экономическом положении русских княжеств, буквально вчера
выбравшихся из череды бесконечных усобиц. Как в таких случаях почти всегда поступает
власть? Самый простой способ – изменить порядок налогообложения, что, по всей вероятности,
и было сделано.
И вот Александр (Ярослав к тому времени уже умер) проводит перепись населения и
устанавливает новые подушные подати. Весьма примечателен тот факт, что налог был новым.
Именно это обстоятельство и вызвало, по всей видимости, взрыв возмущения, а вовсе не
появление баскаков как таковых – публики хорошо известной и христианской по преимуществу.
История учит, что телодвижения власти, сопровождающиеся увеличением налогового бремени,
всегда были крайне непопулярны у населения и никогда нигде и никому не прибавляли
оптимизма. Таким образом, негодование горожан получает вполне разумное объяснение.
Тем более нет ничего удивительного в том, что после смерти Александра Невского его
князья-вассалы и подвластные ему земли дружно принялись бунтовать против новых налогов и
переколотили баскаков. Будь монгольское иго суровой реальностью, Орда не преминула бы
жестоко расправиться с зачинщиками беспорядков. В нашем же случае наследники Невского-
Батыя предпочли спустить дело на тормозах. Очень похоже, что сила была не на их стороне, и
они справедливо решили, что худой мир лучше доброй ссоры. В этом смысле весьма
симптоматично указание летописца, что после истребления баскаков князья получили право
самостоятельно собирать ордынский выход. Если прибегнуть к современной терминологии, все
это чрезвычайно напоминает конфликт центральной и местной власти. Федералы по вполне
понятным причинам хотели распоряжаться налоговыми поступлениями, так сказать, на
безальтернативной основе, а удельные элиты, в свою очередь, не желали упускать жирный
кусок. Полюбовно договориться, надо полагать, не получилось, вот и пошла писать губерния…
К сожалению, денежные вопросы всегда самые болезненные, поэтому все и вышло так криво.
Надо сказать, что сочинения средневековых хронистов сплошь и рядом пестрят прямо-таки
уморительными историями, и русские летописи здесь совсем не исключение. Чего стоит одно
только сказание о рязанском богатыре Евпатии Коловрате! Сей доблестный муж собрал
дружину из 1700 отчаянных удальцов и устроил безбожным татарам хорошую баню. Если
верить источникам, закованные в сталь супостаты очень долго ничего не могли поделать с
головорезами Евпатия. «И послал (Батый. – Л. Ш.) на Евпатия шурина своего Хозтоврула, и с
ним многие полки… Хозтоврул похвалился царю Батыю Евпатия Коловрата руками живого
взять и к нему привести. И сошлись полки. Евпатий наехал на Хозтоврула-богатыря и рассек его
мечом надвое до седла… и многих богатырей… побил, иных надвое рассекая, а иных до седла.
И известили Батыя, он же, слышав сие, горевал о шурине своем, и повелел навести на Евпатия
множество пороков, и начали пороки бить по нему, и едва сумели так убить крепкорукого и
дерзкого сердцем и льво-яростного Евпатия». В таких выражениях описан подвиг богатыря
Евпатия Коловрата в «Воинских повестях Древней Руси». «Повесть о разорении Рязани Батыем»
воспроизводит этот текст почти слово в слово: «И стал сечь силу татарскую, и многих тут
знаменитых богатырей Батыевых побил, одних пополам рассекал, других до седла разрубал. И
возбоялись татары, видя, какой Евпатий крепкий исполин. И навели на него множество пороков,
и стали бить по нему из бесчисленных пороков, и едва убили его». Талантливый писатель В. Ян
в романе «Батый» решил расцветить сухое изложение хронистов. Бойцы Коловрата стояли как
скала. Когда яростные атаки отборных монгольских частей захлебнулись, мудрый Субу-дай
(ордынский полководец) приказал подтащить китайские кам-неметные машины. И только с
помощью тяжелых осадных орудий удалось сломить сопротивление русских витязей.
Здесь не место обсуждать вопрос о стенобитных орудиях древности (в свое время мы
посвятили этой высосанной из пальца проблеме немало страниц). Вся беда в том, что это
единственное в мировой истории описание использования осадной техники против
неприятельской армии в полевых условиях. С грехом пополам можно спорить, насколько были
эффективны пресловутые баллисты и катапульты при штурме крепостей. Но вот осадные
машины в поле… Это, извините, ни в какие ворота не лезет. Не забудьте, что вы имеете дело с
поставленной на полозья неподъемной дурой, которую волокут быки. Поменять в пять минут
прицел такого агрегата – задача практически нереальная. Это вам не пулемет, который в два
счета можно развернуть куда угодно. А мастера художественного слова запросто пишут
примерно следующее: «С ужасной силой, сбивая все встречное, летели в теснившихся на холме
русских воинов огромные камни». Их ни в малейшей степени не занимает тот медицинский
факт, что камень, выпущенный из баллисты, легко различим простым глазом. Это не пушечный
снаряд и не крылатая ракета. Чтобы избежать губительного столкновения, достаточно шагнуть в
сторону. Короче говоря, нам в очередной раз впаривают махровый кабинетный бред. Только не
вздумайте сказать об этом профессиональному историку – вас тут же размажут по стенке.
Ткнут носом в соответствующий текст: читай, Фома неверующий. У нас все ходы записаны…
Кстати, давайте поговорим о достоверности текстов средневековых хронистов. Вот,
скажем, мы не единожды поминали столицу Монгольской империи – великолепный Каракорум,
привольно раскинувшийся в степях Забайкалья. А что о нем пишут современники? Что они
вообще пишут о монголах? Послушайте. Это, смеем вас уверить, очень увлекательное чтение.
Начнем со знаменитого итальянского путешественника Марко Поло, якобы семнадцать лет
прожившего в Китае (1275–1292). Напомним, что Китай к этому времени давно уже стал
монгольским улусом: к 1215 г. Чингисхан овладел значительной частью Северного Китая, а во
второй половине XIII в. пала южнокитайская династия Сун. В 1271 г., за четыре года до
прибытия Марко Поло, внук Чингиса Хубилай основал на просторах бывшей китайской
империи новую династию Юань со столицей в Яньцзине (современный Пекин). Так-то оно так,
скажет дотошный читатель, пропустив мимо ушей сухую хронологическую справку, но почему
уважаемые авторы применили к знаменитому путешественнику неприятное словечко «якобы»?
Они, может быть, хотят сказать, что великий Марко Поло никогда не был в Китае?
Не беремся ответить на этот вопрос однозначно. Заметим только, что, прожив в Китае
семнадцать лет, Марко Поло в своей толстой книжке ни разу не упоминает: а) о китайском чае;
б) о китайских иероглифах; в) об уникальном обычае бинтования ног у женщин; г) о
книгопечатании. Современных комментаторов это, мягко говоря, немного удивляет… Но не
будем ставить лыко в строку отважному итальянцу. В Китае он сумел углядеть чудеса почище
иероглифов или книгопечатания. Вот, например, как он описывает обед в ханском дворце:
«Чуть не забыл рассказать вам о чуде. Когда великий хан живет в своем дворце и
пойдет дождь, или туман падет, или погода испортится, мудрые его звездочеты и
знахари колдовством да заговорами разгоняют тучи и дурную погоду около дворца;
повсюду дурная погода, а у дворца ее нет».
«Те, кто его видел, рассказывают, что он совсем как орел, и только, говорят,
чрезвычайно большой. Схватит слона и высоко-высоко унесет его вверх на воздух, а
потом бросит его на землю, и слон разобьется; гриф тут клюет его, жрет и упивается
им».
А вот как добывают алмазы. Подход настолько оригинален, что его следовало бы
запатентовать. Итак: в горные расщелины, куда человеку не пробраться из-за кишащих там
ядовитых змей, бросают куски сырого мяса, к которым алмазы благополучно прилипают. Все
дальнейшее – уже дело техники:
«В этих горах водится множество белых орлов, что ловят змей; завидит орел мясо
в глубокой долине, спустится туда, схватит его и потащит в другое место, а люди меж
тем пристально смотрят, куда орел полетел; и как только он усядется и станет клевать
мясо, начинают они кричать что есть мочи, а орел боится, чтобы его невзначай не
схватили, бросит мясо и улетит. Тут-то люди подбегают к мясу и находят в нем
довольно-таки алмазов. Добывают алмазы и другим еще способом: орел с мясом
клюет и алмазы, а потом ночью, когда вернется к себе, вместе с пометом выбрасывает
те алмазы, что клевал; люди ходят туда, подбирают орлиный помет и много алмазов
находят в нем».
Говорят, что ямскую службу (т. е. систему почтовых станций со сменными лошадьми) на
Русь привнесли именно монголы. Наблюдение интересное, хотя и не бесспорное. Если мы
обратимся к русским летописям, то с удивлением обнаружим, что так называемая «ямская
гоньба», якобы заведенная ордынцами, существовала в наших пенатах испокон веку. Мы уже не
говорим о том, что знаменитый тракт, соединявший Сарай-на-Волге и легендарный Каракорум,
в одночасье проваливается в небытие. После смерти Батыя великая империя, раскинувшаяся на
полмира, удивительным образом истаивает, как рыхлый снег под лучами весеннего солнца. При
этом не менее удивительным образом обнаруживается, что система почтовых сообщений
исправно функционировала на Руси задолго до пришествия пресловутых монголов. Например,
летопись сообщает о том, как княгиня Ольга затеяла в 947 г. поездку в Новгород, в ходе которой
не только приводила в порядок дороги и обустраивала мосты через Днепр и Десну, но и весьма
озаботилась состоянием так называемых повозов.
Что есть повоз и с чем его едят? Штука эта была широко распространена в Средние века и
представляла собой своего рода повинность, тяготы которой тяжелым бременем ложились на
плечи местного населения. Всякий гонец, облеченный особыми полномочиями, имел полное
право получить в городе или селе любого княжества свежих лошадей, еду и фураж и
продолжить свое путешествие. Речные переправы тоже не стоили ему ни гроша – за все платила
казна. Обязанность поддерживать повоз в работоспособном состоянии (чинить дороги, мосты,
переправы и др.) возлагалась на местные власти, которые, понятное дело, были от этого не в
восторге. Летописи зафиксировали вспышки недовольства горожан и сельчан по поводу невесть
откуда свалившейся «повозной повинности».
Как бы там ни было, но уже к концу X в. ямская служба на Руси стала повсеместно
распространенной. В 1021 г. конная дружина Ярослава Мудрого, преследуя полоцкого князя
Брячислава, за неделю преодолела около 800 км, что автоматически предполагает не просто
наличие дорог, а дорог, должным образом обустроенных. В 1097 г. из Киева во Владимир-
Волынский доставляют ослепленного князя Василька Ростиславича. Летописец специально
подчеркивает, что ноябрьские дороги были далеко не фонтан: ехали «по неровному пути». Но
даже «неровный путь» не помешал преодолеть обозу 500 км за шесть суток. Между прочим,
езда одву-конь тоже не была изобретением татар. В «Поучении детям» Владимира Мономаха
читаем: «Всеслав Смоленск пожег, и я с черниговскими верхом с подводными конями
помчался». Подводные кони есть не что иное, как запасные лошади, позволяющие всаднику
преодолевать большие расстояния: на марше он пересаживается с уставшей лошади на свежую и
тем самым пробегает вдвое больший путь.
А вот начиная с XI в. на российских трактах уже вовсю работают постоялые дворы, и
местные жители, ругая по обыкновению «по-возную повинность», делают исключение для
паромных переправ, поскольку эта услуга была платной, и часть денег попадала в карман
«повозников». Короче говоря: ямская служба на Руси существовала давным-давно, неплохо
справлялась со своими обязанностями и возникла задолго до пресловутого монгольского
нашествия.
Какие еще несообразности мы можем извлечь из рассыпающихся в прах хроник и
обстоятельных трудов современных историков? Когда перелистываешь сочинения, так или
иначе затрагивающие монгольскую проблематику, порой волосы встают дыбом. При этом
зачастую просто-напросто теряешься и никак не можешь сообразить, чему следует поражаться в
первую очередь: гомерическим преувеличениям средневековых хронистов или абсолютно
некритичному толкованию означенных трудов в работах специалистов. Скажем, Сесилия
Холланд в статье «Смерть, спасшая Европу» (включена в сборник «А что, если бы?..»,
опубликованный под рубрикой «Альтернативная история»), пишет на голубом глазу буквально
следующее: «Сообщения летописцев о числе погибших разнятся, но эти цифры всегда
ошеломляют. В 1220 г., когда при захвате Герата погибло 1 600 000 человек, до сына Чингиса
Тулуя дошел слух, что кому-то удалось спастись среди развалин». И далее: «По свидетельству
современников, в Нишапуре монголы довели число своих жертв до 1 747 000 человек». В
последней цифре заключена особая пикантность: сразу хочется спросить, а кто, собственно
говоря, подсчитал убиенных и умученных с такой точностью?
Комментировать этот бред совершенно неинтересно. Достаточно сказать, что население
Монголии в начале XX столетия не превышало 600 000 человек, а по данным на 1984 г.
составляло чуть менее двух миллионов. Справедливости ради следует отметить, что рецензент
не мог оставить вышеприведенный пассаж совсем без комментариев и написал, что население
Герата по переписи 1986 г. не превышало 150 000 человек, поэтому у него (рецензента) имеются
серьезные сомнения относительно того, что в Средние века жителей этого города
насчитывалось более миллиона. От себя добавим, что уничтожить за короткое время этакую
прорву людей с помощью холодного оружия просто физически невозможно. Или такой
фрагмент: «В 1237 г. Субудай (бессменный монгольский полководец. – Л. Ш.) возглавил
вторжение войск Бату в русские земли, обернувшиеся систематическим разрушением городов и
гибелью сотен тысяч людей». Автору, по всей видимости, невдомек, что все население русских
княжеств не превышало в то время четырех миллионов человек.
Продолжим наше увлекательное путешествие в мир ненаучной фантастики. При хане
Угэдэе, преемнике Чингисхана, вспыхнула война с Нючженским царством – то ли сопредельной
с Китаем страной, то ли частью Китайского государства. Эта замечательная история подробно
изложена в книге Гань-Му под 1232-м годом и повествует об осаде монголами города Бянь,
столицы этого царства. Перевод хроники выполнен известным китаеведом Иакинфом
Бичуриным (1777–1853), который 14 лет возглавлял духовную миссию в Пекине. Приведенная
ниже цитата позаимствована нами из работы С. Валянского и Д. Калюжного «Другая история
Руси».
Конец цитаты.
Переведем дух, уважаемый читатель. Положа руку на сердце, можете вы поверить этой
фантасмагории? Мы – ни в каком случае. Интересно, сколько же всего людей проживало в
городе Бянь, если только в ходе 19-дневной осады и 50-дневной эпидемии их полегло почти два
миллиона? Непредвзятое прочтение сего опуса не оставляет сомнения в том, что широкое
применение артиллерии и даже зажигательных ракет было совершенно заурядным делом, хотя
порох, как известно, был изобретен францисканским монахом Бертольдом Шварцем только в
1319 г., и этого факта вроде бы никто не оспаривает. Но китайцы (выясняется, что и монголы
тоже) любили успевать раньше. Оказывается, почти за сто лет до опытов Шварца на Востоке
уже вовсю грохотали пушки и летали ракеты. Почему же, в таком случае, Батый не использовал
«огненного боя» в зимней кампании на Руси в 1237–1238 гг., всего через шесть лет после
нючженской войны? Историки нам говорят, что монголы, подчинив Северный Китай, начали
привлекать на свою сторону китайских инженеров и широко применять трофейную осадную
технику. Тогда скажите на милость, господа историки, каким образом монгольские войска
могли продержаться против китайской армии хотя бы один день, если на ее вооружении стояли
ракеты и артиллерия? Как могло получиться, что китайцы с монголами на протяжении более
чем ста лет безраздельно владели навыками артиллерийского боя, а их многочисленные соседи
так и не смогли научиться этому искусству? Реальная история, как мы уже говорили,
показывает, что технические новшества (особенно имеющие отношение к военному делу)
никогда не удавалось сохранять в тайне сколько-нибудь долго – ядерное оружие самый яркий
тому пример.
Наконец, откуда доставали степные кочевники селитру и серу, необходимые для
изготовления пороха, особенно в таком огромном количестве? Положим, селитру можно было
купить в Индии, где вплоть до XX в. ее получали из селитроносных органических отложений. А
вот как быть с серой? В Европе, скажем, разрабатывали богатейшие залежи самородной серы в
Сицилии. И так продолжалось очень долго, до сравнительно недавнего времени, пока не было
освоено промышленное ее получение из сернистого колчедана. А вот о залежах самородной
серы в Китае или Монголии нам ничего не известно…
Но чудеса на этом отнюдь не кончаются. Известно ли вам, уважаемый читатель, что
монголы вдобавок к своим огнестрельным талантам были еще и замечательными
флотоводцами? Кораблевождению они научились, разумеется, опять же в Китае. Пересевшим с
коней на корабли степнякам не составило труда организовать морскую экспедицию в
Индонезию и захватить остров Яву. А вот страну самураев спас от неминуемого поражения
только тайфун, разметавший огромную флотилию из нескольких тысяч (!) кораблей,
направленную ханом Хубилаем для завоевания Японии. С тех пор этот ветер, уберегший Страну
восходящего солнца от порабощения, называется божественным («камикадзе» по-японски).
Историков, пересказывающих все эти басни, ни в малейшей степени не волнует тот факт, что
кораблевождение и навигация в Средние века относились к области высоких технологий,
вполне сопоставимых в наши дни с космическими исследованиями. Допустить хотя бы на
секунду, что неграмотные кочевники могли овладеть этими навыками, требующими
высочайшего профессионализма, означает верить в чудеса.
Пора подводить итоги. К сожалению, мы вынуждены констатировать, что официальная
историческая доктрина монгольских завоеваний не выдерживает никакой критики. Не было в
дальневосточных степях кочевой империи со столицей в Каракоруме, захватившей полмира и
сокрушившей десятки богатых процветающих стран. Уже только одно то обстоятельство, что
нигде, никогда и никому на протяжении всей писаной истории человечества не удалось
сотворить хотя бы что-то отдаленно сопоставимое по своему размаху с деяниями монголов,
должно навести здравомыслящего человека на некоторые размышления. Традиционная версия
содержит такое количество несообразностей, нестыковок и откровенных нелепостей, что
относиться к ней всерьез может только очень предвзятый исследователь. Это современникам
средневекового хрониста Плано Карпини вольно было верить его басням о том, что монголы
используют для поджигания неприятельских крепостей вытопленный из трупов жир, потому
что он якобы «горит неугасимо». Но мы-то с вами, хочется верить, несколько поумнели за
истекшие семь столетий! Облик монголов вообще предельно де-монизирован. Вот как,
например, «Сокровенное сказание» рисует полководцев Чингисхана: «У этих псов медные лбы,
высеченные зубы, шилообразные языки. Вместо конских плеток у них кривые сабли. Они пьют
росу, ездят по ветру, в боях пожирают человеческое мясо». Слов нет, поэзия первый сорт. Но
только какое отношение имеют эти стилистические упражнения к исторической реальности?
Нечто подобное писал о «татарах» в своей «Великой хронике» в 1240 г. и Матфей Парижский:
«Чудовищами следует называть их, а не людьми, ибо они жадно пьют кровь, разрывают на части
мясо собачье и человечье и пожирают его…»
«Сокровенное сказание» (или «Тайная история монголов») – документ вообще
любопытный. Впервые его обнаружили в 1368 г., после падения «монгольской» династии Юань,
и назвали «Юань-биши» («Тайная история династии Юань»). Через два десятилетия
монгольский текст был перетранскрибирован китайскими иероглифами, а недавно присвоенное
название было переведено на монгольский как «Тайная история монголов». Одним словом,
документ, который первоначально рассматривался китайскими учеными как история
легитимной династии Юань, превратился в повествование об опасных северных варварах. То,
что было написано о китайских императорах, трансформировалось в легенду о великих
монголах.
Справедливости ради следует сказать, что подлинником XIV в. мы не располагаем. Первые
рукописи на китайском появляются только в конце семнадцатого столетия, причем тогдашние
книжники уверяли, что держали текст оригинала в руках. Правда, кроме упомянутых
книжников, никто и никогда оного текста не видел. Что же касается первого исторически
достоверного списка «Юань-биши», то он всплыл только в 1841 г. Таким образом, подлинника
«Сокровенного сказания» на китайском (не говоря уже о монгольском) мы не имеем, а самые
старые копии относятся к первой половине XIX в. Напомнить вам, уважаемый читатель, на
основании чего ученые считают известную «Велесову книгу» подделкой? По причине
отсутствия подлинника. Вот так. Короче говоря, на монгольский язык «Сокровенное сказание»
перевели только после Второй мировой войны, и теперь оно хранится на видном месте в музее.
Повторимся еще раз: мы ни в коем случае не настаиваем на безукоризненности нашей
версии. Просто она наилучшим образом объясняет все имеющиеся в распоряжении
современных историков факты. Поход безбожного хана Батыя на Русь в 1237 г. является не чем
иным, как борьбой потомков Всеволода Юрьевича Большое Гнездо – Ярослава Всеволодовича и
его сына Александра Ярославича Невского – за великокняжеский стол. Гражданские войны, как
и религиозные, всегда отличаются чудовищной жестокостью, и события XIII в. в русских
княжествах отнюдь не были исключением. Миф о приходе «злых татаровей» складывался
постепенно, и вполне вероятно, что князья Владимиро-Суздальской Руси, утвердившиеся у
власти, искусственно подстегивали и направляли этот процесс. Ведь гораздо привлекательнее
свалить неприглядные поступки своих предков на неведомых пришельцев, чем самим
расписаться в кровавых злодеяниях. Мировая история буквально пестрит подобными
примерами. Мы не сомневаемся, что и знаменитая Куликовская битва в 1380 г., и так
называемое стояние на Угре великого князя московского Ивана III, ознаменовавшееся падением
ордынского ига в 1480-м, имеют самое непосредственное отношение к внутренним русским
делам.
Равным образом и китайские события, увенчавшиеся утверждением династии Юань,
являются неотъемлемой частью собственно китайской истории, а степняки-монголы тут
совершенно ни при чем. Если и были при дворе китайских императоров выходцы из
Центральной Азии, это еще не дает нам права говорить о покорении Поднебесной полудикими
кочевниками. Впрочем, об этом достаточно подробно было написано в разделе «Мировая война
в XIII веке». Весьма любопытно, что и в Средней Азии нашествие монголов (точь-в-точь как на
Руси) удивительным образом совпало с беспримерной смутой, охватившей государство
хорезмшахов. Население великого Хорезма было решительно недовольно засильем
иноплеменных кипчаков на троне и возле него, что привело к тому, что в оппозиции оказались
даже ближайшие родственники хорезмшаха. Поэтому совершенно не исключено, что
придворные хронисты свалили грехи собственных правителей на жестокосердых монголов,
явившихся неведомо откуда. Как иначе объяснить тот факт, что разрушенный до основания
Мерв странным образом возрождается, словно Феникс из пепла? Летописи сообщают, что
население города было истреблено поголовно, но буквально через два года в Мерве вспыхивает
восстание, а еще через год он выставляет против монголов десятитысячную армию.
Чтобы убедиться в том, что ситуация в Хорезме была много сложнее, чем это
представляется современным историкам, достаточно обратиться к первоисточникам, в
частности к жизнеописанию султана Джелал-ад-дина, принадлежащему перу некоего ан-
Насави, который долгое время был личным секретарем султана. Если вы думаете, уважаемый
читатель, что в злую годину иноземного нашествия Джелал-ад-дин озабочен исключительно
борьбой с захватчиками, то вы глубоко заблуждаетесь. С татарами султан, конечно, от случая к
случаю схватывается, но куда больше времени он тратит на войны с другими соседями и
политические интриги. То он грабит Грузию, то воюет в Ираке, то встревает в династические
распри индийских князей, то сражается с мятежниками в Азербайджане. Великий Хорезм
представляет собой рыхлый конгломерат земель, сметанный на живую нитку, и те или иные
части державы бесперечь бунтуют против центральной власти. В Герате укрепился родной брат
султана, и Джелал-ад-дин берет город штурмом. Короче говоря, по прочтении книги ан-Насави
складывается впечатление, что Хорезм погубили вовсе не иноземные захватчики, а системный
внутриполитический кризис, чудовищная неразбериха и война всех против всех. Государство
оказалось колоссом на глиняных ногах, и центробежные тенденции разорвали его на части.
Таким образом, при непредвзятом рассмотрении предмета мы без труда обнаруживаем, что
легендарные скотоводы из Центральной Азии, завоевавшие полмира, – не более чем миф,
рассыпающийся от малейшего прикосновения. Еще раз: мы не утверждаем, что сумели
расставить все точки над Мы готовы внимательно отнестись к любой разумной версии, будь то
натиск на русские княжества рыцарей ордена Золотого Креста (С. Валянский и Д. Калюжный)
или поход на Русь императора Никейской империи (А. Жабин-ский). Мы готовы даже признать,
что татары все-таки приходили в русские земли, только это были не загадочные и никому не
ведомые «безбожные моавитяне», а старые добрые соседи, испокон веков жившие с русскими
бок о бок. Мы решительно отвергаем только лишь одну-единственную версию: вздорный и
насквозь головной бред официальной кабинетной доктрины, утверждающей, что неграмотные
кочевники подчинили своей власти едва ли не всю цивилизованную Ойкумену, прошагав с
боями в считанные десятилетия 7–8 тысяч км.
Часть 5
Вокруг да около поля Куликова
В заключение нам хотелось бы поговорить о Куликовской битве, которая, как принято
считать, стала своего рода генеральной репетицией окончательного освобождения Руси от
ордынского ига. Заинтересованный читатель вправе спросить, для чего, дескать, попусту ломать
копья, если в предыдущей главе прямо утверждается, что пресловутое монгольское нашествие
на русские княжества – чистейшей воды фикция, а поход безбожного хана Батыя есть не что
иное, как борьба за власть потомков Всеволода Юрьевича Большое Гнездо? Вопрос вполне
резонный, и первоначально мы тоже хотели ограничиться уже сделанным замечанием, что и
Куликовская битва, и знаменитое стояние на Угре имеют самое непосредственное отношение к
сугубо внутренним русским делам.
Изменить свое решение нас побудили два обстоятельства. Во-первых, публикации на темы
средневековой русской истории множатся в последнее время буквально как грибы после дождя,
причем каждый новый автор почитает своим долгом ткнуть пальцем в неувязки официальной
версии. А во-вторых, противостояние на Куликовом поле – замечательная иллюстрация к
многовариантности реальной истории, под которой мы понимаем (как читатель должен
помнить) принципиальную невозможность однозначной канонической трактовки событий
далекого прошлого. Любой хронист был лицом заинтересованным и не просто механически
фиксировал исторические события (современником которых, как правило, не был), а вольно или
невольно их интерпретировал. Хорошо известно, что даже элементарный отбор фактов
(выпячивание одних и замалчивание других) уже содержит в себе некий зародыш
концептуального подхода. На практике же картина оказывалась еще более сложной. Неудобные
факты безжалостно вымарывались, а пробелы заполнялись авторскими домыслами в
зависимости от политических или идеологических пристрастий хрониста. Очень часто
присутствовал откровенный социальный заказ, когда летопись подвергалась тотальной
редактуре по команде сверху. Впрочем, на эту тему мы писали в свое время достаточно и
повторяться не станем.
Отсюда с неизбежностью следует, что чем дальше во времени отстоит от нас то или иное
историческое событие (а в особенности значимое историческое событие), тем большим
искажениям оно подверглось. Почти как у Маршака: однако за время пути собачка могла
подрасти. Чем глубже в прошлое, тем вариативнее история. Именно поэтому реконструкция
древней и средневековой истории сопряжена с такими трудностями. Количество бифуркаций
нарастает лавинообразно, и построить одну-единственную непротиворечивую историческую
версию очень часто не представляется возможным. Как мы уже говорили, пора смириться с
тривиальнейшей мыслью, что бывают, к сожалению, такие вопросы, на которые можно дать
несколько равновероятных ответов. При этом некоторые из них будут звучать более
убедительно по сравнению с другими, но никакая, даже самая совершенная реконструкция не
сможет прояснить все без исключения темные места.
И вот теперь, когда путешественник предупрежден, мы вплотную займемся русско-
ордынским противостоянием на Куликовом поле и предлагаем на суд читателя несколько
версий, из которых он волен свободно выбрать ту, какая более всего придется ему по душе.
Глава 1
Официальная версия
На протяжении всей второй половины XIV в. Московское княжество продолжало
усиливаться. В 1359 г. на московский стол садится внук Ивана Калиты Дмитрий Иванович,
прозванный впоследствии Донским. Основными соперниками Дмитрия Ивановича в борьбе за
великое княжение были суздальско-нижегородский и тверской князья. С запада русским
княжествам постоянно угрожали могущественные Литва и Польша, ну а сама Русь продолжала
оставаться данником Золотой Орды. К началу 60-х гг. XIV в. суздаль-ско-нижегородский князь
признал права Дмитрия Ивановича на великое Владимирское княжение. Конец 60-х и все почти
70-е гг. прошли под знаком противостояния Московского и Тверского княжеств. Причем
Москве временами приходилось куда как туго, поскольку тверичи действовали в коалиции с
литовцами и смолянами. Литовский князь Ольгерд в союзе с тверским князем Михаилом
трижды ходил воевать Москву, и только после неудачного похода 1372 г. признал требование
Дмитрия Ивановича о невмешательстве в отношения московского правительства с Тверью. В
1375 г. московские войска обрушиваются на Тверское княжество и добиваются успеха. Тверь
принимает ряд условий, выдвинутых Москвой, в частности отказывается от самостоятельного
ведения внешней политики.
К концу 70-х гг. XIV в. в Золотой Орде прекращается эпидемия дворцовых переворотов и
она достигает временного политического единства под властью темника Мамая. Так, по
крайней мере, излагает эти события «Всемирная история» в 10 томах под редакцией Академии
наук СССР. Со своей стороны отметим, что официальная доктрина сильно упрощает положение
дел. По окончании ордынских усобиц ханом Золотой Орды стал Тохтамыш, а Мамай, как
справедливо сказано, был темником и наместником хана в Крыму и причерноморских степях.
Другое дело, что он самовольно узурпировал власть, воспользовавшись неразберихой в Сарае, и
отложился от Орды, провозгласив себя крымским ханом. Таким образом, на Куликовом поле
Дмитрий Иванович столкнулся с обыкновенным сепаратистом, а никак не с легитимным
правителем Золотой Орды. Между прочим, Мамай, вероятнее всего, не смог бы претендовать на
золотоордынский престол даже в случае полного успеха всех своих начинаний, поскольку не
был чингизидом.
Однако продолжим пересказ официальной версии. В 1378 г., за два года до Куликовской
битвы, русские войска разгромили на реке Воже татарского мурзу Бегича. Стремясь укрепить
пошатнувшуюся власть Золотой Орды над русскими землями, Мамай в 1380 г. начинает поход
на Москву, в котором приняли участие не только татары, но и многочисленные наемники из
числа народностей Северного Кавказа, а также жители генуэзских колоний в Крыму. (В скобках
отметим, что как раз о татарах в хрониках нет ни слова, а вот прочей публики выше крыши.)
Заручившись поддержкой литовского князя Ягайло и рязанского князя Олега, заинтересованных
в ослаблении Москвы, Мамай начал с ними переговоры о совместных действиях. Когда известие
о выступлении ордынцев достигло Москвы, там стали спешно собирать войско. «Всемирная
история» пишет об этом так: «На защиту родины поднялись широкие народные массы. Не
приняли участия в борьбе с Ордой из-за сепаратистских тенденций своих правителей Рязань,
Тверь и Новгород». На самом деле не принявших участия было куда больше, хотя историки
классического направления склонны отстаивать версию общерусской мобилизации. Скажем, В.
В. Каргалов в книге «Конец ордынского ига», ссылаясь на летописные источники, перечисляет
множество князей, пришедших Дмитрию на помощь. Вся беда в том, что летопись приводит
имена мелких удельных князьков, которые все как на подбор – вассалы Дмитрия Ивановича. Из
владетельных русских князей на помощь не пришел ни один человек, и даже тесть Дмитрия
Дмитрий Константинович Нижегородский предпочел остаться в стороне. Потом, правда,
подошли четверо литовцев, но русские так и не появились.
После смотра в конце августа 1380 г. в Коломне русские войска выступили на Дон. Мамай
не успел соединиться с Ягайло, и 8 сентября противники встретились на Куликовом поле, при
впадении в Дон речки Непрядвы. Исход боя был решен внезапной атакой засадного полка,
которым командовали серпуховской князь Владимир Андреевич и воевода Дмитрий Боброк
Волынец. Какими силами располагал Дмитрий Донской? Точного ответа на этот вопрос нет.
Данные летописных источников, вне всякого сомнения, сильно завышены: Устюжская летопись
называет цифру в 300 тысяч, а Никоновская говорит о 400 тысячах конного и пешего войска.
Мнения историков тоже крайне противоречивы. Численность русских войск оценивают и в 40 и
в 100 тысяч, а вот академик Б. А. Рыбаков указывает, что на Куликовом поле собралось 150
тысяч русских ратников и 300 тысяч ордынцев. Комментировать эти выкладки мы не будем, а
скажем только, что они насквозь фантастичны. В свое время мы к этому вопросу еще вернемся.
Далее «Всемирная история» сообщает: «Куликовская битва положила начало полному
разгрому Золотой Орды и освобождению от татаро-монгольского ига народов Восточной
Европы. Еще больше выросло и окрепло значение Москвы как центра национального
объединения в борьбе за освобождение от власти Золотой Орды». Все это, конечно,
замечательно, а вот как события развивались дальше? Ведь монгольское иго, напомним
читателю, просуществовало на Руси еще сто лет, до 1480 г. Вскоре после разгрома на
Куликовом поле Мамай потерпел поражение от войск Тохтамыша, бежал в Кафу (Феодосию),
где вскоре и умер. А вот Тохтамыш предпринял в 1382 г. поход на Москву и сжег ее дотла.
Весьма любопытно, что рязанский князь Олег указал ордынцам броды на Оке, а нижегородские
князья так и вовсе примкнули к армии Тохтамыша и приняли участие в разграблении Москвы.
Историки классического направления, как правило, подобные факты или игнорируют, оставляя
без комментариев, или толкуют о родовом проклятии сепаратизма. Так или иначе, но
московское правительство было вновь вынуждено собирать ордынский выход и уплачивать дань
в Орду. Однако Куликовская битва не могла, тем не менее, совсем не отразиться на русско-
ордынских отношениях. Ее значение все же было чрезвычайно велико, и Дмитрий Донской стал
первым московским князем, который передал по завещанию своему сыну Василию I в качестве
наследственного владения Владимирское великое княжество, которым до сих пор имели право
распоряжаться исключительно ордынские ханы.
К сожалению, мы никак не можем разделить пафоса патриотически настроенных
историков, находящихся в плену официальной версии. Итоги Куликовской битвы следует, на
наш взгляд, оценивать куда скромнее. Посудите сами: общероссийское ополчение полегло
костьми в Диком поле, Москва сожжена и разграблена, а на выходе мы имеем возможность
распоряжаться собственными землями по своему усмотрению, не испрашивая на то разрешения
великого хана. Но не слишком ли дорогой ценой куплена эта возможность? Ведь по сути дела
ровным счетом ничего не изменилось. Самостоятельности русские княжества не обрели и по-
прежнему являются данниками Золотой Орды. Проводить независимую внешнюю политику, не
оглядываясь на мнение Сарая, Москва ни в коем случае не может, поскольку все сколько-нибудь
серьезные политические решения неизбежно приходится согласовывать в ставке великого хана.
Спору нет, московские князья вроде бы стали полноправными собственниками своих владений,
но на поверку оказывается, что это не более чем филькина грамота. Если Орде придет в голову
восстановить status quo, она без труда это может сделать, и взятие Москвы Тохтамышем в
1382 г. – самое наглядное тому подтверждение. Среди русских князей, как и полтораста лет
тому назад, нет даже тени единства, а московская политика собирания земель вызывает только
глухое раздражение соседей и способствует росту напряженности. Поэтому не приходится
удивляться, что на призыв Дмитрия Донского почти никто не откликнулся и ему пришлось
управляться в основном собственными силами. Вопреки общепринятому мнению, поведение
русской православной церкви тоже выглядит далеко небезупречно, и ее позицию можно без
обиняков назвать двурушнической (чуть ниже мы еще коснемся этого вопроса).
Одним словом, совершенно очевидно, что попытка общенародного сопротивления
провалилась по всем пунктам, поэтому точка зрения, согласно которой Куликовская битва
положила начало разгрому Золотой Орды, представляется нам весьма неубедительной. Пройдет
еще сто долгих лет, прежде чем Русь окончательно сбросит ордынское ярмо, так что началом
великих побед с таким же успехом можно считать героическую оборону Козельска или подвиги
Евпатия Коловрата. Кроме того, не следует забывать, что Мамай был сепаратистом и персоной
нон грата в Сарае, поэтому сокрушительное поражение его войск на Куликовом поле было на
руку прежде всего Тохтамышу. Получается, что Москва, сама того не желая, оказала ему
серьезную услугу. Таким образом очевидно, что даже в рамках традиционных представлений о
завоевании русских земель монгольскими ордами мы не в состоянии непротиворечиво
объяснить события второй половины XIV в. и элементарно свести концы с концами. Посему
давайте обратимся к другим версиям.
Глава 2
Мамай и пиар
Глава 3
Мамай и генуэзцы
Глава 4
Попытка реванша
notes
Notes